двери, майор вовремя среагировал. Следы пиршества немедленно исчезли со стола. Теперь те, кто пировал, а именно лейтенант с капитаном, замерли, боясь, лишний раз выдохнуть переполнявшую рот горечь, чтобы не дай бог, она не попала на «батяню». Поэтому говорить пришлось Туманову.
Увидев стопку фотографий, и еще не прикасаясь к ним, майор спросил у «батяни»:
– Это чего такое?
– Порнуха для всех вас, – мрачно пошутил полковник, щелчком пальца подвигая стопку ближе к Туманову. – Вчера, в собственной квартире, выстрелом в лоб, был убит вор в законе Луньков.
– Лунек? – воскликнул от неожиданности Грек, забыв про осторожность. Кажется, струя перегара выпущенная изо рта капитана, достала полковника, но тот тактично промолчал. Понимал, каково бывает операм. Поэтому, иногда закрывал глаза на такие незначительные проступки. На ногах держатся, не падают его орлы, ну и ладно. Примерно так рассуждал «батяня».
Услыхав вопрос Грека, полковник кивнул, сказав как будто с сожалением:
– Он.
Догадавшись, что выдал себя, Грек уже не посчитал нужным более таиться, и, уставившись на полковника Василькова своими лучезарными глазами, проговорил:
– Кто же его?
Васильков посчитал этот вопрос капитана неуместным. Вздохнул.
– Вот вы и узнайте, кто его, – строго сказал «батяня» и пошел к двери. Но прежде, чем выйти, обернулся, погрозил пальцем троице.
– И кончайте водку жрать. Доведете меня, возьмусь за вас, – сказал он и, выйдя, громко хлопнул дверью.
Грек облегченно вздохнул.
– Фу, ты. Пронесло. У меня кусок колбасы застрял на зубах, а прожевать не могу. Живот распирает. Икнуть охота. А как икнешь, когда изо рта перегаром прет, – пожаловался сам на себя Грек.
– А ты бы через зад икнул. Или там у тебя тоже перегаром прет, – съязвил Ваняшин. Грек, глядя на молодого друга, вздохнул.
– Пошляк ты, Леха. Учу тебя, дурака, хорошим манерам, и все никак.
– Да ладно, – отмахнулся Ваняшин.
Федор Туманов сидел задумчивый, чего нельзя было сказать про Грека. Тому все ни по чем. В момент, расправившись с колбасой, которая предназначалась на закуску Туманову, он покосился на бутылку, потом на майора.
– Николаич, ты чего замечтался-то. Давай, прими грамм сто.
Федор отставил бутылку, в которой оставалась его доля, и сказал:
– Не хочу. Настроения нет.
Капитан Грек усмехнулся, пыхнув на Федора перегаром.
– А вот для того, чтобы оно появилось, и прими, – упорно не отставал Грек.
Туманов встал, прошелся по кабинету, остановился у окна.
– Да ну тебя, Грек. У тебя, как у голодной куме, одно на уме. Не хочу. Какое тут может быть настроение, когда мы у разбитого корыта остались.
Лицо черноглазого капитана сразу сделалось серьезным. Он вытер усы, на которые уже успел повесить хлебные крошки и, уставившись на майора, спросил:
