старался вовсю. Насколько это было возможно между вызовами и ремонтом машины, забегал в диспетчерскую, садился к столу толстушки и плел ей такие байки про любовь, что у той только щечки краснели. Кажется, она была готова всецело отдаться Макееву прямо тут и возможно отдалась бы, если бы не те две мымры старушенции, бросающие на врача Макеева косые взгляды. Только самому Илье было наплевать на них, он знал, чего хочет. Не скупясь на нежности, нашептывал толстушке Любочке на ушко приятные словечки, при этом, не забывая прислушиваться ко всем телефонным звонкам, поступающим в диспетчерскую районной «скорой помощи».
Заранее предупрежденный о времени, когда все произойдет, Макеев утром чуть свет опять приперся в диспетчерскую и подсел к Любочке поближе, позволив себе даже положить руку ей на колено.
От этого прикосновения толстушка задрожала и, пользуясь тем, что их никто не слышит, тихонько спросила Илью:
– А почему ты раньше меня не замечал?
Упрек был справедливым, потому что и в самом деле Илья старался не обращать внимания на вечно улыбчивую не в меру располневшую добродушную девчину. Но теперь надо было что-то ответить. И ответ должен быть таким, чтобы не обидеть Любочку. И Макеев сказал:
– Дурак был. – И тихонько, украдкой вздохнул. На пушечный выстрел не подошел бы к этому жир тресту, если бы не нужда.
Но Любочка, разомлев от нежностей, запротестовала:
– Нет, нет. Не говори так, пожалуйста. Ты очень хороший.
Макеев опять вздохнул. Знала бы это чудо, как его воротит от запаха ее потного тела. Но приходится терпеть. Он глянул на часы, примерно прикидывая, сколько осталось ждать до срочного вызова.
Оставалось, минут пять. И потом конец его мытарствам с этой толстушкой. Пусть ее обхаживает, кто хочет, а с него хватит.
Толстушка Любочка была разочарована, когда, приняв вызов с улицы Лобачевского об огнестрельном ранении мужчины в голову, Илья Макеев вдруг вскочил со стула.
– Ну что ты, Илюша, останься, посиди со мной, – попросила она. – Я туда пошлю кого-нибудь другого.
Но Илья Макеев отверг ее предложение.
– Не надо никого посылать. Я съезжу. И так засиделся тут у вас, – сказал он, торопливо вставая со стула.
Когда он выходил, Любочка проводила его печальными глазами, хотя улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. Только теперь она была грустной. Ей казалось, что она теряет навсегда Илюшу Макеева. Ведь не до чего конкретного они с ним так и не договорились. Помешал этот проклятый телефон. Зазвенел в самый не подходящий момент, и плачущая женщина сообщила, что, придя домой, увидела своего мужа лежащим по полу с раной в голове.
Ох уж эти вызова. Иногда Любочке хотелось закрыть уши ладонями, чтобы не слышать вопли о чужих болячках. Кто поинтересуется ее болячками и тем, каково ей на душе. Никому она не нужна в этом огромном мире. И глядя на закрывшуюся за врачом Макеевым дверь, ей захотелось разрыдаться.
Сидящие
