на волоске, братья, – озвучил горькую истину дерптский епископ, – и если Господь не явит чудо, в ближайшие годы она перестанет существовать. Ересь отравляет души здешних рыцарей, рабов и горожан. Они отказываются платить церковную десятину, жгут католические храмы и хуже того – православные церкви, из-за чего печерский келарь вспомнил про невыплаченные за последние пятьдесят лет подати и требует их немедленно…
Тут хозяин замка спохватился, что сгоряча наговорил лишнего, оборвал свою речь и припал к кубку с вином.
– Однако в ваших землях сохраняется порядок, мой дорогой друг, – успокаивающе кивнул, сверкнув гладкой, блестящей лысиной прелат. – Никаких погромов, изгнания священников и обращения в еретическую веру за все годы вашего епископства не случалось ни разу.
– Близость русских земель и епископское войско в полтысячи мечей успокаивающе действует на самые невежественные умы, – отказался от комплимента хозяин замка. – Псковские язычники только и ждут повода, чтобы опять напасть на здешние хутора.
– Псковские и новгородские земли поразил мор, – с такой уверенностью сообщил нунций, словно только что приехал именно оттуда. – Сейчас они не способны к сопротивлению.
– Вы так говорите об этом, брат, как будто ожидаете от меня содействия лютеранам, пока у них есть шанс на удачу, – улыбнулся епископ.
– Все как раз наоборот, брат, – без тени смеха покачал головой нунций. – Святой престол ждет от крестоносцев Ливонского Ордена того, что они сдержат свои клятвы, возьмут в руки освященные в храмах мечи и двинутся на восток, освободив от язычества земли до нечестивого Новгорода, куда так стремятся все здешние купцы.
Дерптский епископ облизнул свои тонкие губы, задумчиво повел плечами, потом все тем же презрительным жестом приподнял колокольчик и коротко позвонил:
– Арни, будь любезен, принеси письмо московского царя.
Гости не видели, кому адресовалось это распоряжение, но вскоре под каменными потолками гулким эхом отозвались торопливые шаги, и подросток, приносивший вино, положил на стол длинный кнут, сплетенный из толстой воловьей кожи.
– Что это друг мой? – не понял папский посланник.
– Письмо, – кивнул дерптский епископ. – Четыре года назад, когда по наущению лютеранских посланцев заблудшие рабы Господа нашего Иисуса Христа начали жечь католические соборы и церкви русских язычников, келарь Псково-Печерского монастыря потребовал недоимки, не выплаченные за последние пятьдесят лет. Великий магистр Фурстенберг, о сих долгах ранее не вспоминавший, отправил тогда русскому царю Ивану послание, в котором просил о встрече, дабы взаимные претензии обсудить. В ответ царь прислал этот кнут. Чтобы помнил наш магистр, чем ему грозит непослушание, и о повинностях своих с равным себе разговаривал, а к правителям московским не лез.
– Великий Господь, –
