а об русских в этом отношении вот что сказал Волынский: «Нам, русским, не надобен хлеб: мы друг друга едим и с того сыты бываем». И все-таки не мы, а немцы были виноваты в наших бедствиях: по крайней мере г. Савельев-Ростиславич крепко держится этого мнения. Главную же причину наших бедствий в то время он полагает в скандинавском происхождении Руси. Скажи Байер с самого начала, что варяго-руссы пришли к нам с славянского балтийского помория, и прими это мнение Шлецер, – Бирон ничего бы не мог нам сделать, и мы непременно сослали бы его в Великий Кут{9}, или Прибалтийскую Сербь, в славянский город Винету, недавно дотла разрушенный диссертациею г. Грановского{10}. Но когда Ломоносов принялся за русскую историю, которой он не знал, и за восстановление славы россов, – было уже поздно: немцы, Бирон и Байер, уже успели призвать в Россию скандинавских варяго-руссов. Умный, ученый, энергический, генияльный Шлецер своею могущественною историческою критикою, своими исследованиями и авторитетом утвердил Байерово учение о скандинавском происхождении Руси. Если и в наше время есть люди, которые, подобно г. Вельтману, считают «предосудительным для чести России скандинавское происхождение варяго-руссов», – то могли ли на Шлецера смотреть иначе в те времена надуто-реторического патриотизма, когда сам Ломоносов, – человек высокого ума, генияльных способностей, сильного характера, великой учености, – если не принимал за достоверное нелепого и педантического мнения о происхождении Рюрика от кесарей, то и не отрицал в нем вероятности!!. Итак, Ломоносов первый восстал против Байерова учения. Причиною этого восстания человека ученого и генияльного, но решительно не знавшего истории, было, во-первых, убеждение, столь свойственное реторическому варварству того времени, будто бы скандинавское происхождение варяго-руссов позорно для чести России, и, во-вторых, небезосновательная вражда Ломоносова к немцам-академикам и вообще огорчения, которым, по своей великой ревности к успехам наук в России, он подвергался вследствие академической кабалы и сплетен подьяческого характера. В числе его противников (которых – надо сказать правду – Ломоносов умел наживать себе вспыльчивостью и крутостью своего нрава) был и бессмертный профессор элоквенции, а паче всего хитростей пиитических, Василий Кириллович Тредьяковский. Г-н Савельев-Ростиславич до того осерчал на бедного и жалкого Тредьяковского, который держался немецкой партии и скандинавского происхождения Руси, что с восторгом и необыкновенною элоквенциею пересказывает историю истязания, которому Волынский подверг Тредьяковского ровно ни за что. «Артемий Петрович накормил друга плюхами (говорит красноречивый г. Савельев-Ростиславич); приказал ввалить ему 70 палок по голой спине; велел закатить ему еще 30 палок; дал ему на прощанье еще с десяток палок…» (стр. XII). Вот что значит истощить на яркое повествование оплеушного и палочного события все богатство славянского языка и красноречиво воспользоваться всею энергией) и живописностью великокутских
Великий Кут – у Н. В. Савельева-Ростиславича славянизированное обозначение территории южного побережья Балтийского моря между устьями Эльбы и Одера – места происхождения (по Ф. Л. Морошкину) варяго-руссов от балтийско-поморских славян; Белинский обыгрывает это искусственное наименование. Ср. ниже «великокутский» в смысле: «славянский», «излюбленный славянофилами».
10
Т. Н. Грановский защищал в Московском университете магистерскую диссертацию «Волин, Иомсбург и Винета» 21 февраля 1845 г. Защита, которой противились славянофилы, прошла с торжеством для Грановского (см. об этом: Герцен, т. II, с. 406), Статья Грановского «Волин, Иомсбург и Винета» была опубликована в «Сборнике исторических и статистических сведений о России», т. I. M., 1845.