был доволен в душе, что Яков так рассудил. Григорий Ильич в ту пору пристрастился беречь, копить деньги на сберкнижке, так что даже Александра Яковлевна не знала толком, сколько их скопилось. Все становилось сбережениями, тратить которые он жадничал, если только не для себя – на любимые японские спиннинги, лески, а однажды куплена была финская дубленка, потому что боялся заболеть зимой в обычном пальто. Семья жила к тому времени на всем готовом: Григорий Ильич получал спецпаек – как член горкома партии, и еще армейский. Александра Яковлевна обслуживала дом. В доме все уже приходилось делать ей одной или с помощью сына – использовать солдат Григорий Ильич настрого запрещал, выговаривая, если что:
– Есть у тебя этот, глухой – его и запрягай.
К молодоженам в Москву был отправлен ответно скуповатый денежный перевод. На присланной фотокарточки, сколько не разглядывали, видно было отчетливо лишь сына Яшу. Ее поставили в сервант – появилась еще одна иконка, которой гордились – а молодые приехали в Ельск, почтили отца через год.
– Знакомьтесь, это моя Людмила! – громыхнул с порога Яков и толкнул в родительский дом чем-то недовольную жену.
Людмила появилась как бы сама по себе. Это была уверенная в своей красоте, крепкая, светящая округлым желанным телом женщина, хотя ей не было и двадцати лет. Даже у Александры Яковлевны не повернулся язык назвать ее доченькой – видной была сразу любовная ее над Яковом власть. Тот не отходил от нее, томился, но держался хозяином. Людмила уважительно отстранилась в доме от Григория Ильича. Равнодушно слушалась, когда Александра Яковлевна по-женски командовала, как им лучше устроиться в комнате, что делать с постелью.
Григорий Ильич в ее присутствии обращался только к сыну, давая понять, что Яков для него главнее в их семье; а делая вид, что глядит на молодую женщину обычно, все же тяготился этих своих взглядов, чиркающих невольно по ее груди и бедрам.
Начинались летние полевые учения, и, беря себе передышку, отец с удовольствием отбыл подальше от дома.
Для молодых все было устроено – в Ельске поедом ела тоска, но каждое утро к дому подкатывал газик, высланный из гарнизона, и отвозил за город на речку. Яков с Людмилой брали Васеньку с собой из-за Александры Степановны: в первые дни та с радостью детской направлялась отдыхать со своей, как думала, семьей. Она нарадовалась и подустала, но почему-то хотела, чтобы молодые ездили на речку, если без нее, так с младшеньким.
Матюшин тянулся к Якову, гордился, что есть у него такой брат, но и робел перед его счастьем. Тяжеловатый, Яков разваливался на берегу как дома, следил за Людмилкой, но хотел только спать, а она – купаться и загорать. Поездки их втроем одинокие, томящие, осветили жизнь Матюшина такой радостью: простор, вновь обретаемая вера в себя, в жизнь свою, в распахнувшийся огромный мир; сама того не ведая, взрослая чужая женщина сделалась вдруг для него кровно родной, непререкаемо-единственной.
