не раздражая. Это касалось и быта, и кухни, и сауны, и других моментов. Редкий дар!
Одним словом, условия для подготовки команды к «Дакару» были созданы. После диагностики каждого члена команды я объяснил проблемы, касающиеся их здоровья. И мы начали работу. Все без исключения терпеливо выполняли назначаемые процедуры, и это мне понравилось. Надо сказать, что не все мои требования для восстановления здоровья на первом этапе приносят удовольствие. Скорее наоборот. Обычно люди, впервые сталкиваясь с подобным подходом к лечению, паникуют, так как выявляются проблемы, при чем серьезные, не ощущаемые ими ранее. Но я встретился с командой особой мотивации. Они все вытерпели, и это, безусловно, не могло не сказаться впоследствии на прохождении всей гонки.
Впереди их ждали более серьезные испытания, о чем они пока не догадывались.
Наше знакомство глубоко повлияло на их отношение ко мне. Я почувствовал это в Барселоне, когда сказал Семену Семеновичу о необходимости очередного своего тестирования команды. Он ответил: «Знаешь, пока все идет хорошо, и трогать никого не надо. Когда понадобится твоя помощь – мы скажем». Видимо, я немного переусердствовал при первой встрече, но после этих слов почувствовал себя туристом…
Клиническая смерть – до и после
Окровавленное, плачущее лицо Федьки я вспомнил значительно позже того события, о котором рассказываю. Она всплыла в моем сознании только спустя два месяца, при достаточно необычных обстоятельствах. Но об этом чуть позже.
«Ой, сынок! Ты жив? – искренне удивилась благообразная старушка в форме медсестры, увидев меня в общей палате, куда прикатила тележку с едой. – А мы тебя уже похоронили!» – нимало не смущаясь, продолжала она. «Что это? Где я? Что за ерунду несет эта бабуля?» Я попытался что-то спросить у нее, но получилось какое-то мычание. Откушенный, как я узнал позже, и пришитый хирургами язык заполнил весь рот. Получалось, видимо, забавно, судя по реакции лежащих со мной в одной палате людей. Когда медсестры (а их было несколько) заходили ставить очередную порцию уколов, просили меня: «Сережа, скажи что-нибудь». Я, находясь еще в «параллельной жизни», говорил, что требовалось, и веселый здоровый мужской гогот заполнял всю палату, хотя находившиеся в ней солдаты (это была солдатская палата) были далеки от состояния здоровья. Это было одним из развлечений моих сопалатников. Тела большинства из них были буквально разрушены, каждое по-своему. И только умелые руки хирургов сумели собрать то, что осталось, подарив надежду на продолжение жизни. И они продолжали жить, не уставая шутить! Чуть позже я познакомился с историей каждого из них, и моя ситуация с частично оторванной и пришитой ногой, смятым позвоночником и компрессией всех органов, в том числе и мозга, показалась мне не такой уж печальной.
Прошло 2 месяца после выхода из 12-дневной комы, в которую, как оказалось, я попал на Минском шоссе. Такое состояние врачи называют клинической смертью. Я не видел тоннеля. Но я
