этом роде{1}. Не будем рассказывать содержание этого романа, ни судить об идее его – по причинам, о которых нет надобности говорить и о которых почтенный автор, вероятно, сам догадается. Но вот что считаем нужным заметить ему.
В произведениях литературы идея является двояко. В одних она уходит внутрь формы и оттуда проступает во всех оконечностях формы, согревает и просветляет собою форму, – это идея жизненная, творческая, возникшая не через рассудок, но непосредственно, – не сама собою, но вместе с формою; это создания изящные, художественные. Другая идея родится в голове автора независимо от формы – форма сочиняется им особо и потом прилаживается к идее. Из этого выходит, что сочинение, умное по идее (то есть по намерению автора), не заслуживает никакого внимания по форме. Причина очевидна: светлый взгляд на жизнь, глубокое чувство – могут быть достоянием многих, но способность выражать в поэтических формах свои взгляды на жизнь, свое глубокое чувство, – достояние немногих избранных. Можно быть поэтом в душе, в чувстве, в жизни, даже в политической и гражданской деятельности, – и не быть поэтом в искусстве и литературе. Кто понимает поэзию, тот уже одарен поэтическою душою; но этого еще мало, чтобы самому быть поэтом: для этого нужно быть одаренным от природы творческою фантазиею, которая одна составляет исключительное достояние поэта, отличающее его от не-поэтов. После этого объяснения нашим читателям отнюдь не должно показаться странным, когда мы скажем, что если б идея романа г. Филимонова и понравилась кому-нибудь, то едва ли кому может понравиться его исполнение.
Начнем с того, что в «Непостижимой» нет ни одного характера: все это образы, которые отличаются друг от друга только именами и теми отношениями, в каких автор поставил их друг к другу (то есть назвав одного мужем, другого любовником, третью любовницею). Лиц в романе довольно много; но их круг связан механически и, кроме трех главных лиц (мужа, жены и друга), все другие кажутся совершенно лишними: исключите их – и роман не проиграет. Но всех неудачнее введено в конце романа лицо Клементины: она без всякой нужды наполняет пятую часть, которая оттого и не кажется слишком тощею в сравнении с четырьмя первыми. Весь роман очень растянут; он весьма удобно уместился бы и в одной части; даже в двух ему было бы просторно. От этого действие в нем тянется утомительно: везде слова и фразы, редко мысли и картины. Является ли на сцену новое лицо – автор начинает его описывать, вместо того чтоб заставить это лицо говорить и действовать за себя. Эти описания так часты и так длинны, что роман по справедливости может быть назван описательным, следовательно антипоэтическим, потому что описание относится к поэзии точно так же, как мороз к жару или вода к вину: поэзия не описывает предмета, а показывает его. Притом же описания автора так общи, так бледны, так лишены всякой образности, так богаты словами и так небогаты содержанием, что по ним трудно составить себе какое-нибудь представление об описываемом лице или событии. Вся первая часть романа заключается в описании поэтического развития чувства в сердце героя; но вы не видите этой постепенности и должны верить на слово автору. Возьмите письма Вертера{2}, читайте их от первого до последнего, – и вы почувствуете, как с каждым из них ускоряется биение пульса у жертвы несчастной любви, как глубже и глубже входит страсть в тайники его духовной жизни и овладевает ими. Вертер пишет к своему другу не об одной своей страсти, но и о своих занятиях, о Гомере, о своих воззрениях на жизнь: ибо смешно было бы видеть человека, который, отдавшись весь и исключительно своей страсти, только и думает, только и пишет, что о ней; гораздо естественнее можно предполагать, что часто ему самому хочется забыть о ней и что часто, как больному, ему самому не хочется слышать своих стонов и терзать ими других. Но о чем бы ни говорил Вертер, хоть бы о ландшафте, которого вид, во время прогулки, на минуту позабавил его, – везде и во всем видите вы болезненное состояние его духа вследствие несчастной страсти. В том-то и высочайшее искусство поэта, чтоб, не говоря о предмете, говорить о нем. Всего более заслуживают сожаление люди, которые делают какое-то занятие, какую-то работу из своего чувства, называют его по имени, носят на руках и всем показывают, как мать показывает своего ребенка. «Я влюблен, я люблю, – ах!» и пр. – восклицает герой плохого романа и вариирует общими местами на эту бедную тему, а читатель пусть себе зевает сколько хочет, – автору и дела нет. Нет, читатель не хочет, чтоб с ним обращались, как с дитятею, и все ему разбалтывали и объясняли: напротив, ему хочется самому все понять, все разгадать, все оценить, а от автора требует он только поэтических фактов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим
Прозу, и в том числе отрывки из романов, Филимонов публиковал еще в 1810-е гг.; итог его раннего творчества – книга «Проза и стихи» (ч. I–II. СПб., 1822).
Имеются в виду «Страдания юного Вертера» (1774) И.-В. Гете.
