говорить почти что угодно.
Если в своих речах я начну шутить, люди подумают, что больше я ничего не умею. Для репутации политика нет ничего опаснее, чем быть все время шутливым.
То, что оратор проигрывает в глубине, он наверстывает в длине.
Ни один оратор не думает, когда говорит; ни одна аудитория не думает, когда слушает.
Говорят, что оратор всего значительнее, когда он воспламенен, когда он негодует. Нет: он сильнее, когда подражает гневу.
Почему человек, сказав: «Ну, я не оратор…» – тут же начинает доказывать это на практике?
Вы никогда не станете хорошим оратором, если вам есть что сказать.
Все искусство политического оратора заключается в том, чтобы не сказать ничего. Это гораздо труднее, чем кажется.
Политики умудряются ничего не сказать и при этом настаивать, что их неправильно процитировали.
Ему нечего сказать, а его еще и замалчивают.
Указую господам сенаторам, чтобы речь держать не по писаному, а своими словами, чтобы дурь была видна каждого.
Откуда я знаю, что я думаю, пока я не услышу, что говорю?
Мне обычно требуется около трех недель, чтобы подготовить блестящую импровизированную речь.
Речи спартанцев, стоиков, героев, святых и богов были коротки и определенны.
Ораторы должны упражняться, редактируя телеграммы.
Короткая речь не может быть безнадежно плохой.
Даже трехчасовая речь начинается со слов: «Я буду говорить кратко».
Второе дыхание – это когда оратор говорит: «В заключение…»
Губерт, речь не должна быть вечной, чтобы стать бессмертной.
Человек не может жить одними словами, в каком бы количестве он их ни проглатывал.
Многословие прощается только женщинам и генсекам.
Чем больше вы скажете, тем меньше люди запомнят.
Попробуй в своем выступлении совершенно механически вычеркнуть каждую вторую фразу, и ты увидишь, как
