движущаяся толпа.
И в этой толпе Анисимов первый раз увидел кровавые пятна на белых повязках. С странным жутким любопытством он посмотрел на эту кровь, и что-то тревожное впервые шевельнулось в нем. Почему-то вспомнились жена и дети, стало холодно, и почувствовалась усталость.
– Господин начальник, товарищ! – кричал высокий человек, проталкиваясь к нему сквозь толпу. – Надо загородить и этот путь… Так, чтобы, понимаете, была сплошная баррикада… А то придется носить раненых в вокзал по открытому месту… А?..
«Разве будут раненые?..» – смутно мелькнуло в мозгу Анисимова, и на секунду у него в голове все смешалось.
– Ах… Да, да!.. – встрепенувшись, ответил он. – Конечно, необходимо. Я сейчас…
Он кивнул толовой и побежал к паровозу.
«Будь что будет… чему быть, того не миновать… Ну, убьют… значит, так надо… без жертв нельзя… А может, и не убьют, а только ранят… И всю жизнь буду знать, что я свое дело сделал!..» – уже овладев мыслью, думал он, и все тело его подбиралось какою-то сжатой решимостью.
С паровозной площадки на него глядел знакомый машинист.
– Не доехали до Москва… – обрываясь, испуганно сказал он. – Что там делается… В наш поезд стрелял солдат!..
– Ну, ну, ничего, голубчик! – ободряющим тоном возразил Анисимов. «Вот ведь ему тоже страшно!» – подумал он, чувствуя, что от этого становится легче ему самому. – Слушайте, гоните вы свой паровоз на вагоны: загородим путь…
И когда огромный черный паровоз, похожий на могучее живое существо, оторвавшись от поезда, разбежался, с грохотом и свистом пара налетел на кучу дробящихся с невообразимым упорным треском и звоном вагонов, поднялся на дыбы, закачался и тяжко рухнул набок, окутавшись белыми облаками пара, и когда потом на двух путях, всегда таких ровных и аккуратных, образовалась высокая дымящаяся масса обломков, – в душе Анисимова появилось горделивое чувство.
– Посмотрим, посмотрим… – сказал он вслух, ни к кому не обращаясь. – Далеко не уедут!
– Вы оружий имеет? – спросил машинист.
– Нет… Да я и стрелять толком не умею… – с улыбкой ответил Анисимов. – Вы себе сражайтесь, а я и так дело найду…
– Да… мы будем сражайтесь! – сердито ответил машинист.
– Идет, идет! – издали закричали нестройные, тревожные голоса, и люди, одиноко торчавшие на крыше вокзала и на водокачке, быстро стали спускаться вниз.
– Милости просим… – тихо и злобно проговорил возле Анисимова незнакомый телеграфист и, волоча ружье за дуло, побежал к баррикаде.
Толпа хлынула вперед, потом назад и быстро расплылась вдоль баррикад. Все стихло так быстро, что стало даже странно.
Вокруг опустело, и только отдельные люди торопливо выбегали из здания вокзала.
В прозрачных сумерках из-за перелеска тихо и осторожно выдвинулся мрачный, без огней
