обращаясь к Зигфриду.
– Нет, – так же шепотом ответил он. – Односторонняя связь, типа – звуковое письмо.
– Это твой наставник?
– Ага. Мощный маг огня, одним взглядом может…
Ведьма на нас цыкнула, и мы замолкли. А далекий элориец тем временем выхватил откуда-то чудные гусли с длинной деревянной пластиной сбоку. Пристроил на коленях, пробежался пальцами по серебряным струнам. Гулко разнесся первый аккорд, чеканная мелодия выстраивалась подобно кружеву, зазвучала песня. У дедка оказался глубокий приятный голос. Я не понимала ни словечка, но пел он о любви, да так, что сердце мое замирало в предвкушении, а на глаза наворачивались слезы. И представилось, как крепкие, надежные руки обнимают мои плечи, нежно шепчут губы, а синие как омуты глаза… Брр! Чего-то меня не туда заносит! Я тряхнула головой, разгоняя наваждение. Бабушка хлопнула в ладоши – на поляну опустилась тишина.
– Фольклорная практика, значит… – задумчиво пожевала губами ведьма. – Ну-ну…
– Что мне передать мэтру? – подобрался барон.
– Передай, что ежели его из университета выпрут, сможет скоморошить по дорогам, – отрезала Яга.
Потом милостиво добавила:
– Думу думать буду, тебе решение сообщу. Тут семь раз отмерить надо… Ты пока делом занимайся – пословицы там, поговорки… Тосты опять же. Не все ж тебе полезных в хозяйстве муравьедов потрошить.
Тут бабушка гнусно захихикала, я поняла, что дело пахнет пригорелым. Студенту в ближайшее время здоровьем озаботиться придется, особенно если под каждую здравицу чарку опрокидывать.
Из предрассветных теней бесшумно появлялись сестры. Судя по всему, погоня успехом не увенчалась. Я с удивлением заметила, что все жрицы были гораздо моложе моей бабули. И если Данута по возрасту годилась мне в тетки, то остальные были чуть старше меня. Не бабы – девицы. Студент держался гоголем – плечи расправил, поплотнее запахнул сюртук и поправил очки на переносье. Ведьмы едва удостоили его внимания. Молча рассаживались вокруг костра. Одежда жриц, кроме одинаковых головных уборов, отличалась разнообразием. Данута щеголяла подбитой мехом кацавейкой, накинутой поверх длинной вышитой рубахи. Курносые и голубоглазые, похожие друг на друга, как горошины в стручке, рутенки кутались в богатые беличьи шубки. А еще две барышни, чье происхождение вот так с наскоку не определялось, были в диковинных нарядах, плотно облегающих грудь и широко расходящихся от талии. В памяти всплыло непростое слово «кринолин».
– Они по наведенной тропе ушли, – проговорила ледзянка, повинно наклонив голову. – Совсем…
– Не казнись, – ответила бабуля. – Моя в том вина, забыла я о великой силе материнской любви. Передумала Матрена, ради ребенка за Ляксеем пошла.
Затем продолжила, обращаясь уже ко всем присутствующим:
– Благодарствую, сестры, что по первому зову ко мне на помощь прилетели.
