Синичка успокоилась. Она не улыбалась, не разговаривала, но хотя бы не лила слезы. Саша тоже замолчал, не желая лезть ей в душу. Так, не проронив ни слова, они и доехали до стадиона мясокомбината.
– Спасибо, Саша, – наконец заговорила девушка.
– Уходишь? – Он остановил Пешку. – Уже?
– Ты меня любишь, – опять не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла она.
– Да, – сказал он.
– И я, – наконец-то улыбнулась Синичка. Саша взял ее за руку, потянул к себе. От поцелуя она уклонилась, но напомнила: – В полнолуние. Здесь.
И выбежала на улицу.
Яр и Млада уже исчезли. Последним выходил старик.
Опираясь на посох, он медленно спустился по ступенькам, одобрительно похлопал по двери автобуса:
– Вы делаете хорошие вещи. – Посох с хрустом вошел в наст, Велемир оперся на него и жестко закончил: – Но дома на костях строите зря. Они прочнее, но в них не бывает счастья.
Он спустился на дорогу и пошел к деревьям.
Минут пять Олег бессмысленно таращился в подушку, не в силах понять, где он и что с ним. Ведь он же только что, ну только-только лег спать, только заснул… И вдруг – на тебе! Проснулся. Да еще в белой чистой постельке под толстым одеялом, а не среди душистой травы…
Но тут заорал будильник, и все сразу встало на свои места. С ярким солнечным миром предстояло распрощаться до вечера. Создателя ждал серый, сырой питерский день, муфельная печь и груда восковок.
АПРЕЛЬ
На этот раз Олег вернулся домой в полдвенадцатого ночи. Сашка должен был уже спать, и замок пришлось открывать осторожненько, «шепотом». Таня сидела на кухне у раковины и вязала. Альфонс пристроился рядом, на кране с холодной водой. Попугай втянул голову глубоко в плечи – если таковые у птиц имеются – и тихонько, по-стариковски, посапывал. Возможно, спал, а может, прикидывался.
– Что-нибудь случилось? – тревожно спросила Танюшка. – Почему так поздно?
– Да так, еврейка одна задержала, – потоптавшись возле крана, Олег махнул на попугая рукой и отправился мыть руки в ванную.
– Кто-кто тебе помешал?! – отбросив вязание, Таня устремилась за ним.
– Еврейка одна. – Олег открыл воду, намылил руки. – Да ты не беспокойся, она толстая и некрасивая.
– И поэтому ты приходишь домой заполночь?!
– Мне что, уже и женским телом заняться нельзя? – с деланным удивлением поднял брови супруг и, не выдержав, расхохотался: – Да статуэтка это! Так и называется: «Лежащая еврейка». Степаныч слепил. Похоже, специально для надежного вложения капитала.
– Почему?
– Да у нее в одном животе две плавки! – Олег сполоснул руки и старательно вытер. – Ты можешь представить себе такое произведение искусства: лежит на боку полуприкрытая девушка, а рядом с ней – живот в полтора раза больше по размеру.
– Бр-р! – поежилась Таня, мысленно оценив достоинства
