чаю? – спросил подпрапорщик.
Владимир Иванович вовсе не хотел чаю и чуть было не отказался, но подумал, что тогда уже окончательно нечего будет делать, и согласился.
– Пожалуй.
Гололобов старательно вымыл и вытер стакан и блюдечко и налил чаю.
– Извините, пожалуйста, что чай не крепкий, сказал он, подвигая к Владимиру Ивановичу вазочку с вареньем.
– Ничего, возразил Владимир Иванович, думая: «На кой черт он меня к себе зазвал?»
Подпрапорщик сидел у стола, поджав ноги под стул, и машинально размешивал ложечкой чай в своем стакане. Владимир Иванович тоже помешивал свой чай, и оба молчали.
И тут только Владимир Иванович испуганно догадался, что вышло недоразумение: его стук в окно подпрапорщик Гололобов, очевидно, принял за желание войти и теперь сам недоумевал. Владимир Иванович почувствовал себя очень неловко и покраснел. Положение казалось ему глупым и по его вине, а Владимир Иванович, как все здоровые и самодовольные люди, терпеть не мог видеть себя в глупом положении.
– Погода скверная, – недовольно краснея своему началу, проговорил Владимир Иванович.
– Да, погода теперь действительно очень дурная, – поспешно согласился Гололобов и замолчал.
«Как он странно… подробно как-то говорит!» – подумал Владимир Иванович.
Неловкость его быстро прошла, потому что он, как всякий доктор, привык говорить с различными, часто совершенно ему незнакомыми людьми. Кроме того, он, как и чиновников, всех военных считал глупыми и не находил нужным стесняться с ними.
– О чем вы тут мечтали? – опять впадая в привычный снисходительно-презрительный тон, заговорил он.
Владимир Иванович был уверен, что хозяин так же вежливо и чересчур подробно ответит: «Я тут ни о чем не мечтал…»
Но вместо того подпрапорщик Гололобов, не подымая головы, ответил:
– Я думал о смерти.
Владимир Иванович чуть не прыснул со смеху, до того несовместимой с белобрысою физиономией подпрапорщика показалась ему такая глубокая и значительная мысль. Он удивился и засмеялся.
– Во-от как! Что же это вам пришли в голову такие мрачные мысли?
– Каждый человек обязан думать о своей смерти.
– И каяться в своих прегрешениях, вольных и невольных! – пошутил Владимир Иванович.
– Нет. Просто думать о своей смерти, – совершенно спокойно и вежливо ответил Гололобов.
– Почему так уж обязан? – кладя локоть на стол и закладывая ногу на ногу, насмешливо спросил Владимир Иванович, каждую минуту с удовольствием ожидая, что подпрапорщик «сморозит» какую-нибудь глупость, что казалось ему обязательным для подпрапорщика.
– Потому что каждый человек должен умереть, – ответил тем же тоном Гололобов.
– Да… ну, это еще недостаточная причина! – возразил Владимир Иванович и подумал: «Он, должно быть,
