фенхель, шафран, куркума. А еще гвоздика и имбирь, если они, конечно, понадобятся.
Звездочки аниса Мика нашла на нижней полке буфета, который до этого открывала раз пять от силы. Там же обнаружились фенхель и шафран. Все остальное стояло в резном шкафчике, подпирающем подоконник. Чтобы достать остальное, Мике пришлось вынуть казан и две сковороды с длинными деревянными ручками. И казан, и сковороды были сработаны из той же меди, что и миска.
Старая, очень старая посуда.
Мика хотела избавиться от нее не однажды: уж слишком громоздкой, слишком нефункциональной она казалась. Теперь, в желтом свете, все выглядело совсем иначе: благородная, с красноватым отливом медь, благородные выбоины, благородные неровности. Сковороды сияли подобно маленьким солнцам, и, заглядевшись в одну них, Мика вдруг увидела отражение собственного лица, тоже изменившегося до неузнаваемости.
Не мамино и не Микино.
Нет, все же Микино. Только акценты на лице были расставлены по-другому, не так, как обычно: у Мики из медных глубин, в отличие от Мики настоящей, отсутствовали брови. И отсутствовали ресницы, оттого и глаза казались много больше обычного. А рот, напротив, уменьшился едва ли не вполовину и округлился, уголки губ загнулись вверх; не рот, а какая-то диковинная раковина, вот несчастье! Если бы сейчас кто-нибудь приложил ухо к Микиным губам – он наверняка услышал бы шум волн.
Ваське бы это понравилось, подумала Мика.
И тряхнула головой. И тотчас же услышала звон.
Он шел не извне – с медного дна, в котором все еще плавало Микино отражение. Впрочем, и звоном назвать его было трудно. Так, легкое мелодичное позвякивание, как если бы ветер раскачивал маленькие китайские колокольчики, подвешенные к веткам сосны. Совсем маленькие колокольчики, с вишню, а может, с крыжовник. Мика из плоти и крови осторожно поднесла кончики пальцев к поверхности сковороды – и они сразу же заслонили рот и часть подбородка ее медного двойника. Как отреагировала на прикосновение медь, осталось неизвестным, зато сама Мика тихонько ойкнула: кто-то коснулся ее лица, ну надо же!
Кто-то? Да ведь это я сама! – развеселилась Мика, интересно, что будет, если я решу поковыряться в своем медном носу?.. Впрочем, через секунду она уже забыла об этом. И забыла о том, что у медной Мики нет бровей (нонсенс!) и нет ресниц (форменное издевательство!) – а все потому, что у своего отражения она обнаружила то, чего не было, не могло быть у нее. Никогда.
Сережки.
Уши настоящей Мики даже не были проколоты. Мамино, а потом ее собственное упущение. Хотя это и упущением не назовешь: сама процедура почему-то пугала Мику. Добро бы дело ограничивалось мгновенной и скоро проходящей болью от иглы, так нет же! Боль может задержаться надолго, а мочки распухнут и начнут гнить – вот что самое неприятное. Хотя нет, самое неприятное – заражение крови, сепсис; иглу как следует не обработали, не продезинфицировали, и вот тебе пожалуйста: летальный исход.
Теперь, глядя
