и замурлыкал. Рука Миндаугаса стала машинально гладить шелковистую шерсть кота.
– Эх, как не хватает Витьки, – вздохнул Шура.
Мирославе тоже не хватало присутствия двоюродного брата, о котором она часто вспоминала и сильно скучала, но она ничего не сказала, перевернулась на живот и стала бросать в волны гладкие коричневые камешки. Мимо, на расстоянии всего нескольких метров, прошел прогулочный теплоход. Звуки музыки и смех долетели до берега.
Они и не заметили, как наступил вечер. Закат был настолько алый, что казалось, будто уходящий день накинул на плечи пурпурный плащ и, отвернув золотистый лик, не оглядываясь, бросил на воду горсть ослепительно переливающихся бликов.
Мирослава встала, потянулась с кошачьей грацией и обронила:
– Все, мальчики, пора домой. Шуре завтра вставать рано, и день ему предстоит нелегкий.
Мальчики безмолвно подчинились. Добравшись до дома, Шура почувствовал, что общение с друзьями подействовало на него до такой степени благотворно, что в нем проснулся волчий голод.
– А мы ужинать будем? – спросил он робко.
Морис и Мирослава переглянулись и весело рассмеялись.
– Как же без этого, – сказал Морис, и вскоре в доме запахло тушеным мясом, овощами и земляничным зефиром.
После ужина они немного посидели молча на крыльце. В саду пахло черемухой и сиренью. Звезды мерцали так низко, что казалось, были нанизаны на ветви и сами представлялись диковинными цветками, распустившимися на деревьях.
Неожиданно зазвучал голос Мирославы:
Звезды низкие повисли,
Тихо цокает ручей.
Я вхожу в пространство мыслей,
В тишину ночных лучей.
В плавность медленного света,
В пену звездного ковша…
И едины до рассвета
Небо, Полночь и Душа.
– Чьи стихи? – спросил Шура, который был большим любителем поэзии и сам писал песни.
– Тетины. Сегодня утром мне на имейл сбросила.
– Угу, – отозвался Наполеонов.
Тетя Мирославы, Виктория Волгина, была известной писательницей. Она умудрялась сочинять не только стихи, но и детективы, романы, повести, рассказы о жизни, любви и даже пьесы.
В 9 часов утра Александр Романович уже сидел в своем кабинете, полдесятого в дверь постучали, и Людмила Куренкова неуверенно вошла в кабинет следователя.
– Здравствуйте, – как можно приветливее произнес Наполеонов. – Садитесь, пожалуйста.
Женщина вздохнула и села на стул, перекрестив весьма недурственные, на взгляд Александра Романовича, ноги, и тихо произнесла, глядя на свои сжатые руки:
– Я ведь тогда все сказала…
– Да вы не волнуйтесь, – улыбнулся следователь, – просто мне детали некоторые нужно уточнить. Вы ведь не против?
– Не против. Спрашивайте.
Шура
