сказал Эраст Бонифатьевич с напором. – Знать будущее – это разве не чудо?
– Нет. Это не чудо. Это – такое умение.
– Исправлять будущее – это тоже умение.
– Да нет же! – сказал Вадим с досадой и с отвращением. – Я же объяснял вам. Это как газовая труба большого диаметра: вы смотрите в нее насквозь и видите там, на том конце, на выходе, картинку – это как бы будущее. Если бы вы эту трубу повернули – увидели бы другую картинку. Другое будущее, понимаете? Но как ее повернуть, если она весит сто тонн, тысячу тонн – ведь это как бы воля миллионов людей, понимаете? «Равнодействующая миллионов воль» – это не я сказал, это Лев Толстой. Как прикажете эту трубу повернуть? Чем? Х.ем, простите за выражение?
– Это полностью ваша проблема, – возразил Эраст Бонифатьевич, слушавший, впрочем, внимательно и отнюдь не перебивая. – Чем вам будет удобнее, тем и поворачивайте.
– Да невозможно же это!
– А мы знаем, что возможно.
– Да откуда вы это взяли, господи?!
– Из самых достоверных источников.
– Из каких еще источников?
– Сам сказал.
– Что? – не понял Вадим.
– Не «что», а «кто». Сам. Понимаете, о ком я? Догадываетесь? САМ. Сам сказал. Могли бы, между прочим, и сообразить, ей-богу.
– Врете, – проговорил Вадим и поперхнулся.
– Невежливо. И даже грубо.
– Не мог он вам этого сказать.
– И однако же – сказал. Сами посудите: откуда еще мы могли бы такое узнать? Кому бы мы еще могли поверить, сами подумайте?
В этот момент Тимофей Евсеевич словно очнулся от гипноза. Он издал странный скрипучий звук, сорвался вдруг с места и кинулся прочь – огромными прыжками, перескакивая через натянутые палаточные стропы, петляя из стороны в сторону, словно исполинский потный заяц с прижатыми красными ушами – выскочил из расположения и помчался к северному склону, прямо на призрачно мерцающие сахарные головы Эльбруса.
Все следили за ним, словно завороженные. Потом большеголовый любитель орешков спросил быстро, почти невнятно:
– Скесать его, командир?
– Да нет. Зачем? Пусть бежит… – Эраст Бонифатьевич вдруг легко поднялся и помахал своей тросточкой кому-то поверх кухонной палатки – видимо, тем, кто оставался у машины: все в порядке, мол, не берите в голову. – Пусть бежит, – повторил он, снова усаживаясь на место. – У него свои дела, у нас свои, правильно, Вадим Данилович?
Вадим молчал, глядя вслед Тимофею Евсеевичу – тот все еще скакал, все еще петлял, мелькая длинными голенастыми ногами в кирзовых никогда не чищенных сапогах. Он неплохо все это проделывал для пятидесятилетнего с лишним мужика, обремененного внуками и болезнями, – и даже очень неплохо. Видимо, сам господин Ужас нес его на своих бледных крыльях, и он сейчас не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел.
– Молчите… – проговорил Эраст Бонифатьевич, так и не дождавшись не то чтобы ответа, но хотя бы какой-нибудь от Вадима
