махнул рукой тот. – Развлекайтесь. Но чтобы до полудня были в харчевне Толстого Бренна! Не явитесь вовремя – пожалеете.
– Будем еще раньше! – обрадованно пообещал сержант. – Не извольте беспокоиться!
Офицер снова презрительно скривился, пришпорил коня и ускакал. Гаине осталась в распоряжении распаленных солдат. Девушка сквозь слезы с ужасом смотрела на них и понимала, что сейчас с ней случится что-то очень страшное. За все три года бродяжничества ее ни разу не насиловали, везло… А этих – больше двадцати… Светлый Владыка! Помилуй!
– А ну-ка, проверим на что наша девочка годится, – раздался веселый голос спешившегося сержанта.
Он вразвалку подошел к сжавшейся у дерева девушке и отвесил оплеуху, от которой у нее только зубы щелкнули. Потом ухватил за грудь и сжал с такой силой, что Гаине отчаянно завизжала. Она умоляла отпустить ее, не бить, но никому из насильников не было дела до ее слез. Наоборот, слезы жертвы еще больше распаляли их.
– Светлый Владыка! – раздался испуганный голос кого-то из солдат, ему вторил еще кто-то.
Сержант отпустил Гаине и, отвесив челюсть, уставился на небо, вдруг запылавшее безумной круговертью цветов. Оно играло музыку света и звало куда-то вдаль, в мечту. А затем с неба грянул голос на древнем, звенящем квенья. Отец обучил девушку древнеэльфийскому языку еще в детстве, и сейчас она понимала, о чем говорило людям небо. Кто-то оттуда звал с собой тех, кто не желал зла. Тех, кто мечтал о настоящих любви и дружбе, не испачканных корыстью. Тех, кто не хотел нести горе другим.
Гаине понимала, конечно, что все это – для благородных господ, что небо – не для бродяг, не нужных никому. Но ее губы почему-то сами по себе почти неслышно прошептали три странных слова. Три слова, которые нужно было сказать, чтобы за человеком пришли с небес. Девушка не видела окутавшую ее почти невидимую белесую дымку, но едва не подпрыгнула, когда сверху грянула торжествующая трель неведомой птицы. Оглушающая трель.
– Ты звала нас, сестра! – раздался вдруг неведомо чей голос. – И мы пришли! Больше ты никогда не будешь одинока, всегда рядом будут те, кто любит тебя.
На небольшой доске, висящей в воздухе над дорогой, стоял закованный в зеркальные черные доспехи рыцарь без шлема. Короткие седые волосы и совсем молодое лицо. Спокойные серые глаза с непосредственным интересом смотрели на мир. Немного в отдалении зависли в воздухе на таких же досках еще десятка полтора черных рыцарей.
– Вы к-т-то, благородный господин? – с трудом выдавил из себя ошеломленный сержант.
– Мы – аарн, – чуть искривились губы седого незнакомца. – И пришли за нашей сестрой. Если кто-нибудь из вас ее обидел, вы пожалеете, что родились на свет. Понял, пашу?
Сержант не знал, что такое «пашу», но сильно подозревал, что нечто особо гнусное. Однако спорить не решился – спорить с рыцарями себе дороже. Особенно с такими, видно же, что колдуны. На досках они летают, видишь ли. Пусть с ними господин барон разбирается, с этими чокнутыми рыцарями,
