обернулась.
– Ну что ты спрашиваешь? Конечно.
Он заварил себе в кружке чай, не подогревая чайника, подул, отпил несколько глотков.
– Уже не горячий.
Тина обернулась от раковины.
– Зачем же ты дул?
Он усмехнулся.
– А ты все видишь... Спиной. Какая у тебя удивительная способность... Я вот никогда не замечаю, кто что делает, даже если смотрю.
Он вытянул ноги, заняв ими полкухни, и надолго замолчал. Тина, тоже молча, тщательно протирала разделочный столик.
Да, с Володей были проблемы. Лишившись своей клиники[2], он будто повторил симптомы прежней Тининой болезни – не мог найти себе никакого занятия, часами лежал в постели, лениво перелистывая анатомические атласы, как когда-то она листала альбомы. Правда, много не пил.
Раскаяние по отношению к Тине у него не прошло, а приняло болезненную форму. Вместо самобичевания он ударился в другую крайность: теперь ему казалось, что он стал для нее обузой. Ведь это она кормила его, ухаживала за ним. Правда, у Азарцева еще оставалась собственная квартира – маленькая «двушка» на Юго-Западе Москвы, но, переехав к Тине, он хотел квартиру продать, чтобы жить на эти деньги, пока жизнь его не устроится по-новому. К счастью, Валентина Николаевна все-таки сумела уговорить его не делать такого рискованного шага.
– Где же будет жить твоя дочка, когда выйдет замуж?
Этот аргумент оказался для Азарцева самым весомым. Тина подозревала, что Оля, дочь Азарцева от его неудачного брака, оставалась единственной святыней в его жизни. Хотя и по отношению к дочери Володя чувствовал неудобство. «Ей внушают, что ее отец – никчемный человек, неудачник. По сути, так и есть. И чем я могу помочь своей девочке? Любовью? – Он горько усмехался. – Жизнь приучает к тому, что детям нужны от родителей деньги и связи. Это куда более весомый аргумент, чем любовь...» Из-за Оли он продал свою машину. «Зачем мне машина, если мне некуда ездить?» Деньги он тоже отдал дочери. «Будешь выходить замуж – это вместо свадебного подарка». – «Да я не собираюсь, папа!»
Но, отдав последнее, Азарцев вдруг почувствовал себя легче. Хотя все равно Олю видел редко: ему было стыдно за себя, за свою неприкаянность, за то, что позволил все у себя отобрать, – но изменить он ничего не мог.
Приблизительно раз в месяц он звонил дочери, и когда они встречались где-нибудь в метро, неловко совал ей в руку деньги.
– Да мне не надо, папа, мне мама дает. – Оля смотрела на него как на больного, так, во всяком случае, казалось Азарцеву. Он поворачивался и быстро уходил.
Эти ежемесячные деньги для Оли тоже регулярно выдавала Тина. Это она взяла на себя труд сдать Володину квартиру, общаться с арендаторами, и она же решила деньги от аренды делить пополам. Половину – Оле, а другую половину – им с Азарцевым на жизнь. Тина посчитала, что это будет справедливо. Она смотрела на свой маленький Ноев ковчег, как раньше на отделение реанимации, которым когда-то заведовала, – очень ответственно.
Ее,
Об этом вы можете прочитать в книге И. Степановской «Круговая подтяжка» (М.: Эксмо, 2011).
