трогал, ел жареную швабскую картошку с колбасками, опять-таки жареными, запивал пивом. Потом глянул в окно, а за ним, точнее, над ним – с десяток этажей гигантского океанского лайнера! Канальчик-то, хоть и маленький, а глубокий.
Ну вот, еще немного – и можно будет выезжать: лайнер уже проскочил улицу-канал и втягивался в большое расширение гавани. Скоро он, не торопясь, развернется и ошвартуется на свое место, рядом с таким же бело-голубым красавцем, который вот-вот отойдет на Хельсинки.
Жорж с сожалением отвернулся от окна и пошел в каюту за вещами.
– Ну, что, Евгения Николаевна, двинулись на выход? – спросил он у попутчицы.
– Конечно, конечно, – немедленно ответила та, что-то быстро пряча в сумку.
«Опять бабки пересчитывала», – ухмыльнулся Жорж. Он прекрасно знал привычки и мелкие слабости своей младшей компаньонши.
Немелкие слабости у глубокоуважаемой Евгении Николаевны тоже были. Но без нее не обойтись: образование, имевшееся у Жоржа, ни в коей мере не соответствовало требованиям той сферы бизнеса, которой он занялся. А бросать бизнес с доходностью от тысячи процентов годовых Георгий Иванович Велесов совершенно не намеревался.
И дело было не только в процентах. Прежняя работа тоже давала неплохие проценты, даже очень неплохие. Но семь лет вынужденного перерыва сильно подорвали тягу к восстановлению первоначального дела. Семь – это с условно-досрочным освобождением, после двух третей срока, а так, если б от звонка до звонка, было бы все десять.
Нет, в одну и ту же воду, даже сразу после того, как откинулся с зоны, Жорж возвращаться не планировал. Там сейчас другие вкалывают. Более молодые, более резвые, более жестокие. И тогда, конечно, нравы были недетские, но сейчас Жоржу хотелось чего-нибудь поспокойнее. Так что пусть веселый порошок по ночным клубам развозит новое поколение. А он пойдет другим путем. Прививать тягу к прекрасному тем, у кого на это прекрасное имеются соответствующие деньги.
– Все, пошли, – наконец сказал Велесов и направился с сумкой к выходу.
У большого, с человеческий рост, зеркала машинально тормознул, поправил рукой прическу, полюбовался своим ухоженным отображением – никак не дать сорока (и это после мордовских вынужденных каникул), но уловил в том же зеркале понимающую усмешку компаньонши. Вот же старая кошелка! Ее-то какое дело?
Да, не все и не всегда его звали Жоржем. Некоторые – самые милые его сердцу – могли иной раз и Жоржеттой назвать. Весь срок в лагере трясся, чтоб не узнали. Но здесь же не лагерь! Здесь Европа. Здесь что ни мэр, то Жоржетта. Так чего ж ты лыбишься, старая ехидна?
В коридорах уже было людно. По направлению к грузовым палубам стекался народ. Туристы – с чемоданами: администрация не несла ответственности за ценные вещи, оставленные в автомобилях, и хоть бывалые путешественники знали, что на паромах ничего не пропадает, но основная масса тащила важный груз в каюту. А вот драйверы
