дама.
– А дети ваши уже настоящей ценностью будут обладать, – поддержал Ефим затронутую тему. И снова натолкнулся на не одобрившие сентенцию Петины брови. Профессионалы, Пашка и Петя, уже сталкивались с ситуациями, когда упоминание детей было не ко двору. И вообще, в отличие от малоопытного Ефима Аркадьевича, они твердо знали, что ничего «своего» говорить не надо: надо только слушать покупателя, чтобы потом верно донести до него его же мысли.
Но дама, похоже, приняла решение. Потом Ефим не раз убеждался, что покупатель картин принимает решение, как правило, сразу – и задача продавца состоит не в том, чтобы «продавить» продажу, а в том, чтобы помочь клиенту убедиться в правильности выбора. Настоящий же продавец живописи еще и обязан проверить, действительно ли покупателю нравится это произведение искусства, потому что произведение искусства должно жить в атмосфере любви, а лучше – обожания.
Ефим Аркадьевич был настоящим продавцом живописи. Поэтому он, рискуя вызвать еще более серьезное неодобрение коллег и наступая на горло собственной коммерческой песне, все-таки выпалил:
– Это очень хорошая картина. И я действительно очень люблю Муху. Как художницу, – поправился он, вспомнив ее как человеко-особь. – Но за год пока ни одно полотно не продалось. Так что насчет инвестиций я бы не горячился.
С Петей едва не случился инфаркт. Пашка мысленно тоже покрутил пальцем у виска, но не особенно удивился. Его великий папаша вообще не продавал картину, если считал, что она не подходит данному покупателю, ни за какие деньги. Да и от Аркадьича вполне можно было ожидать чего-нибудь нестандартного: человек ездит на джипе, а стоит всю зиму в телогрейке у убогого стендика.
– Забавно, – в первый раз за беседу улыбнулась дама. – Я ее покупаю. Сколько?
– Десять тысяч, – сказал Ефим Аркадьевич.
Она достала большой, почти мужской бумажник и вынула оттуда две красные купюры по пять тысяч рублей.
Береславский их осторожно принял.
Не то чтобы ему не приходилось держать в руках такие бумажки – даже для его невеликого бизнеса не бог весть какие деньги. Но это были деньги за Муху, купленную за полторы тысячи! За первую Муху, проданную им, а может, и Мухой тоже. По крайней мере, за такие «бабки»…
И тут его счастью легко мог настать конец.
– А что ж она без рамы-то? – заметила покупательница.
Ефим рта не успел раскрыть, чтоб объяснить, что рама разбилась, когда ветер стряхнул картину с мольберта, как Петр уже выправил ситуацию.
– У меня ее рама, – мгновенно соврал он и состроил Береславскому такую рожу, что тот не осмелился выдать правду.
И Петя действительно принес раму. Подошла идеально, благо размер подрамника, купленного в магазине, был стандартным, пятьдесят на семьдесят сантиметров.
Остальное бегом (а Ефим Аркадьевич, несмотря на комплекцию, очень даже умел бегать, особенно когда дело касалось денег) выполнил Береславский: вырезал из бутылки
