вечно будешь ходить по кругу, то расширяя, то сужая его. Если слишком расширишь, то ударишься о барьер и придется все начинать сначала, с маленьких кругов. Готов к этому?
– А если слишком сузить?
– Отбросит к барьеру.
Я был согласен. Пусть кругами. Пусть о барьер со всей дури, лишь бы возле нее. Всегда.
***
А потом на сама вдруг сказала:
– Нам нужен дом. Не могу же я все время выбрасывать твои цветы.
Ночью мне снился Дом. Огромный, старый и мрачный, страшный и пустой. И в нем – она. Одинокая и неприступная. Себя я не мог найти в этом сне, как ни старался. И решил, что это не к добру.
Она позвонила вечером и сказала, что уезжает. Ей нужно подумать, отдохнуть от меня. Обещала позвонить, когда приедет. А когда – не сказала. И не сказала куда едет. И на сколько. Положила трубку.
Со мной едва не сделался удар. Я малодушно подумал о смерти. Потом устыдился. Она вернется, а игрушки нет – сломалась. Вдруг это ее расстроит?
Я купил дом и стал ждать.
Она позвонила утром в мой день рождения. Будто и не уезжала никуда. Назначила встречу вечером. Я оставил дома жену и 16 гостей, купил ее любимые желтые розы и пошел к ней.
***
Она сидела в нашем кафе за нашим столиком. Пристально смотрела на дверь. Увидела меня. Улыбнулась своей загадочной полуулыбкой. Встала. Шагнула навстречу и, прижавшись ко мне всем телом, прошептала:
– Я соскучилась. Пойдем домой.
И поцеловала вот сюда, в маленькую морщинку справа возле рта.
Я обнял ее за плечи, и все стало не важно. Только она, я и жизнь. И мы пошли, ни разу не оглянувшись назад.
Последнее волшебство Последнего Романтика
Последний Романтик сидел на стуле, обняв руками спинку, и растерянно смотрел на свою Любимую. Любимая плакала. Она не всхлипывала, не рыдала, не заламывала руки, не комкала платок. Она сидела неподвижно напротив, и ее широко распахнутые глаза медленно наполнялись слезами, стекающими на платье.
За окном шел дождь. Он настойчиво и уверенно заливал их маленький домик, который она называла Последним Приютом, сад, веранду, гамак, лимоны в кадках, старый клен, отрезая их от всего мира.
Последнему Романтику ничего не стоило прекратить этот дождь. Еще хватило бы волшебства на то, чтобы разогнать тучи. Ради Любимой он и не на такое готов. Выращивать голубые розы, рисовать живые картины, которые умеют дышать, создавать из воздуха шедевры, повелевать музыкой.
Любимая гордилась им в тот момент, когда он держал в своих красивых, сильных и очень нежных руках трепещущую душу музыки. Все вокруг замирало в ожидании чуда. И чудо происходило. Музыка, проходя через кончики пальцев Последнего Романтика, становилась осязаемой. Из звуков она превращалась в чувство, ощущение, переживание близкое каждому.
Любимая так гордилась и так боялась. А вдруг, пропуская музыку через себя, вкладывая в нее душу, когда-нибудь он отдаст
