в 1931 году и отпустили «за недоказанностью обвинений». Данные не сходились. Точной даты ленинградского ареста я не знал, как не знал и никаких биографических подробностей из жизни Вольдемара. Мне даже в голову не приходило, что арестов могло быть несколько и что не все они могли попасть в Книги Памяти, а оттуда – в базы данных. Но эти несовпадения нужно было проверить – и через несколько дней после питерского запроса я написал еще один: в ИЦ УМВД России по Саратовской области.
Через месяц в моем почтовом ящике лежало письмо. На штампе стоял адрес: Санкт-Петербург, Информационный центр ГУ МВД. Я перечитывал это письмо несколько раз, но никак не мог ухватить суть. Непонятен был даже язык: странные формулировки, очень длинные предложения с большим количеством сложных оборотов, цитат из законов и регламентов. Сейчас я и сам пользуюсь таким языком для написания запросов, но тогда это было в новинку. Ваш запрос, говорилось в письме, «в части, касающейся ознакомления с архивным делом в отношении Вагнера Вольдемара Богдановича» отправлен в УФСБ России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области – и оттуда «вам будет дан ответ». Я понятия не имел, почему письмо переслали, мне даже в голову не приходило, что ФСБ и МВД имеют разные архивы и хранят дела по разным категориям репрессий.
Была в письме и вторая часть – о жене Вольдемара Паулине. На основании такого-то регламента, писали сотрудники МВД, для получения интересующей информации надо срочно, в течение тридцати дней, выслать нотариально заверенные документы, которые подтвердят мое родство с Паулиной Вагнер (к первому письму я приложил обычные ксерокопии), а также свидетельство о ее смерти.
Так я впервые столкнулся с абсурдными требованиями работников архивов. По идее, свидетельство о смерти призвано доказать: человек, о котором я хочу узнать, уже умер и не будет против того, что я интересуюсь его судьбой. Абсурд состоял в том, что год рождения Паулины – 1904-й. То есть на момент запроса ей должно было быть ни много ни мало 111 лет. Работники архива прекрасно это понимали, но требовали от меня доказательств ее смерти. Свидетельства у меня не было. Пришлось взять паузу.
В УМВД Саратова информации не оказалось, запрос отправили в УФСБ по Саратовской области «по месту возможного хранения документов». Оставалось только ждать.
А через месяц я получил заказное письмо из УФСБ Санкт-Петербурга. Открыл – и не поверил своим глазам. Помимо официальной справки, где кратко говорилось о сути дела в отношении Вольдемара и о том, что я могу приехать и лично с ним ознакомиться, в конверте лежали копии нескольких листов материалов дела: анкеты и части одного из протоколов допросов. До этого момента я никогда не думал, что эти документы можно получить вот так, по почте. Я сел за стол прямо в почтовом отделении и все прочитал. В горле стоял комок, я вытирал влажные от слез глаза – ничего не мог с собой поделать, настолько сильно на меня подействовал вид настоящих документов того времени. Сейчас, когда с начала моего исследования прошло три года, я уже успел привыкнуть.
