не ходите обедать?» Во-первых, не приглашали, во-вторых… «Здесь, – она понимает правильно, – обеды бесплатные. Фридрих Евгеньевич вносит от себя…»
Это выражение я встречала у кого-то из классиков. Я пытаюсь вспомнить: женщины, живущие от себя…
Теперь мы надеемся прожить от Фридриха. Пока что выходит не очень: запеканки, пирожки, драники. Яна проявляет чудеса изобретательности. В «Работнице» целая подборка: блюда из муки и картофеля. Я ищу оправдание: «Может, просто забыл». – «Господи, ну, возьми и напомни».
Мои родители говорили: деньги – не главное. Мне стыдно заговаривать о деньгах. Так было и раньше, с моими учениками.
Яна складывает пальцы в щепотку: «Ну, ты сравнила… Раньше! Детям, – ее щепотка ходит у меня под носом, – нечего жрать».
Раньше она бы себе не позволила. Сложить пальцы. Теперь складывает и говорит: нечего жрать. Я понимаю: это от бессилия. С самого детства она привыкла полагаться на себя. Гордилась тем, что ни от кого не зависит: ни от спекулянтов, ни от материнского прошлого…
В конце месяца меня приглашают в бухгалтерию. Против моей фамилии одна тысяча рублей. «Распишитесь». Спрятав глаза, ставлю закорючку: моя подпись предательски дрожит.
Я иду по коридору, захожу, накидываю крючок. В унитазе журчит вода. Сортир, провонявший гнилыми трубами. Что же мне делать?.. Я согласна на любую работу – лишь бы хорошо платили. Янина мать мыла сортиры. «Вот, – я складываю пальцы, сую себе под нос, – накося выкуси. Вот теперь и нюхай».
Катерина смотрит внимательно. У меня опухшие веки. Я оправдываюсь: «Страшно воняет в туалете. Прямо глаза слезятся… Наверное, аллергия». Елена вздыхает: «И правда, хоть не ходи… Сто раз говорила». Катерина прячет усмешку: на говно аллергии не бывает, во всяком случае, на человечье. Говорит: «Не знаю. Вася вчера смотрел». – «Нет, – Елена не соглашается. – Мало ли что – вчера… Пусть снова посмотрит. Надо ему напомнить».
Вот именно: пойти и напомнить.
Я не успела сказать ни слова.
«Прошу, – Фридрих отсчитывает бумажки. – Ровно девять тысяч. В сумме – как договаривались. – Но, – он подбирает слова, – об этом не стоит…»
Я понимаю: коммунальное прошлое закончилось. Теперь каждый за себя…
Вечером мы с Яной строим планы. Точнее, строит она.
«Вот, – моя подруга пересчитывает тысячи. В который раз. – Зима на носу. Теперь, слава богу, ученые. Во-первых, – она загибает большой палец, – побольше мяса. Забить морозилку. – Про себя я отмечаю это странное выражение: будто морозильная камера – домашнее животное, которое ведут на бойню. – Чай, крупы, консервы. Да, – она замирает с оттопыренным мизинцем, – сахар. Слушай, ты не знаешь, а сыр может лежать?» Можно подумать, я мышь. Всю жизнь собирала сырные обрезки и складывала на черный день…
«Ну все. Пол вымою завтра. А Витька-то, представляешь, так бы и убила! Ботинки порвал, засранец». – «Купи новые». – «Ты с ума сошла! Ботинки
