мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала, что было бы слишком опрометчиво вмешиваться, и подтвердила ваши опасения, что я могу обратиться к Таламаске – к своим старым смертным друзьям-экстрасенсам. Я этого не сделал. И не сделаю. Но эту клятву сдержать очень легко».
«Отчего же?»
«Пандора, увидев эти старые письмена, я понял, что больше не человек. Я понял, что лежащая передо мной история человечества больше мне не принадлежит! Отныне я не имею к нему отношения. – Ты обвел глазами комнату. – Конечно, вы, должно быть, тысячу раз слышали эти слова от молодых вампиров. Но поймите, я безоговорочно верил в то, что философия и разум построят мост, по которому я смогу переходить из одного мира в другой. Так вот, никакого моста нет. Он исчез».
Твои молодые глаза засветились печалью, ее источала вся твоя молодая плоть.
«Значит, ты понимаешь, – эти слова вырвались у меня сами собой, против моей воли. Я неслышно и горько усмехнулась и повторила: – Понимаешь».
«Да, понимаю. Я осознал это, когда держал в руках документы, сохранившиеся с ваших времен, много документов эпохи Римской империи и рассыпающиеся на куски камни, принадлежность которых я и не надеюсь установить. Я понял. Они меня не интересуют, Пандора! Меня волнует, кто мы такие, кем мы стали сейчас».
«Замечательно! – воскликнула я. – Ты даже не представляешь, как я тобой восхищаюсь, какой чудесный у тебя характер!»
«Счастлив это слышать, – сказал ты, а потом, склонившись ко мне, пояснил: – Я не хочу сказать, что мы не приносим с собой свои человеческие души, свою историю, – конечно приносим.
Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задал Лестату вопрос: «Как же мне понять человеческую расу?» «Прочти или посмотри все пьесы Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать», – ответил ему Лестат.
Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: «Лестат был прав. Он дал мне не книги – он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будто это говорит мое сердце:
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле.
Конец, конец, огарок догорел!
Жизнь – только тень, она – актер на сцене.
Сыграл свой час, побегал, пошумел —
И был таков. Жизнь – сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит[1].
«Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом
Перевод Б. Пастернака.
