перед своим этажом все силы, он наддал – и поставил ногу на верхнюю ступеньку за мгновение до того, как ее коснулась нога Сасы-Масы. И вот тут он уже разразился ликующим криком:
– Моя победа! Моя победа!
Хотя они и не устраивали вовсе никакого соревнования.
В четвертом классе Лёнчик последний год учился музыке. Он занимался ею в музыкальном кружке при сто третьей школе в конце Кировоградской улицы – ходить туда нужно было через рынок, мимо дома Сасы-Масы и дальше уже по самой Кировоградской почти до леса. Учился он на фортепьяно, которое в виде пианино марки «Урал» появилось в доме, когда мать, уйдя в двухнедельный отпуск рожать младшего брата, получила сразу большие деньги – «декретные», так они назывались. Произошло это в конце его первого класса, а в первые же дни учебы во втором пришлось стоять в громадной очереди – участвовать в отборочном конкурсе за право быть зачисленным в музыкальную школу. Отборочный конкурс он не прошел. В музыкальный кружок брали без всякого конкурса, нужно только платить. И три года два раза в неделю он брал темно-синюю нотную папку с рельефным профилем Чайковского на лицевой стороне, с ручками из витой темно-синей тесьмы и отправлялся сидеть за «Красным Октябрем» рядом с преподавательницей Эллой Евгеньевной, чтобы в течение сорока пяти минут слышать от нее: «Третьим пальцем! Третьим, не вторым! Фальшивишь! Какую ноту нужно взять? Ты не видишь, что в нотах написано?» Облегчение, которое он испытывал, получив в дневник очередную тройку и выходя после урока на улицу, было не сравнимо ни с чем – хотелось лететь и орать во все горло какую-нибудь удалую песню вроде «По долинам и по взогорьям шла дивизия вперед», что, собственно, он и делал, разве что чаще про себя. Но самое ужасное было то, что на музыку требовалось ходить именно с папкой. Он выходил из подъезда с болтающейся у щиколоток нотной папкой в руке, на углу дома играла в «чижика» компания взрослых ребят: Генка Фомин, Женька Труфанов, Колька Мышонок, а с ними старший из Вовков, Вовка Вовк, сверстник Лёнчика, – он-то первый и вопил, указывая на Лёнчика: «Ха! С нотной папкой поперся! Как девчонка!» «Лёнчик! А “Собачий вальс” умеешь?!» «Не, он только “Чижика-пыжика”!» Учись-учись, Лёнчик, потом на похоронах играть будешь, деньгу заколачивать!» – сыпалось на Лёнчика, пока он шел мимо компании.
Апогеем его обучения игре на фортепьяно стал «Танец маленьких лебедей» из «Лебединого озера» Чайковского, изображенного на его папке. Лёнчик разучивал «Танец» целый год. Но Элла Евгеньевна все была недовольна, все что-то хотела от него, что – он перестал понимать, у него перестало получаться даже то, что получалось раньше. Был уже май, последние дни школы, когда Элла Евгеньевна попросила его, чтобы кто-нибудь из родителей обязательно пришел к ней, записала эту просьбу и в дневник. И видимо, отец сходил, потому что дня два спустя Лёнчик услышал, как он разговаривал на кухне с матерью: «Так прямо и сказала: “Не мучайте мальчика”». Ни его, ни имени учительницы не было названо, но Лёнчик сразу понял, что речь о нем. Больше с того дня, хотя музыкой полагалось заниматься еще весь июнь, он не ходил в сто третью школу, и дома
