на Ивана Афанасьича.
– Но для чего собственно мне с ней знакомиться? – спросил Петушков.
– Эвона! – спокойно возразил Онисим.
Иван Афанасьич встал, походил по комнате, остановился перед окном и, не оборачивая головы, с некоторым замешательством произнес:
– Онисим!
– Чего-с?
– А не будет ли мне несколько, знаешь, неловко этак с бабой, а?
– Что ж, как знаете.
– Впрочем, я это только так. Товарищи могут заметить; всё оно как-то… Впрочем, я подумаю. Дай-ка мне трубку… Так что ж она, – прибавил он после небольшого молчания, – Василиса-то, говорит, что, дескать…
Но Онисим не желал продолжать разговор и принял обычный угрюмый вид.
IV
Знакомство Ивана Афанасьича с Прасковьей Ивановной началось следующим образом. Дней через пять после разговора с Онисимом Петушков отправился вечером в булочную. «Ну, – думал он, отпирая скрипучую калитку, – не знаю, что-то будет…»
Он взошел на крыльцо, отворил дверь. Пребольшая хохлатая курица с оглушительным криком бросилась ему прямо под ноги и долго потом в волнении бегала по двору. Из соседней комнаты выглянуло изумленное лицо толстой бабы. Иван Афанасьич улыбнулся и закивал головой. Баба ему поклонилась. Крепко стиснув шляпу, Петушков подошел к ней. Прасковья Ивановна, по-видимому, ожидала почетного посещенья: платье ее было застегнуто на все крючки. Петушков сел на стул; Прасковья Ивановна села против него.
– Я к вам, Прасковья Ивановна, более насчет… – проговорил, наконец, Иван Афанасьич – и замолк. Судороги подергивали его губы.
– Милости просим, батюшка, – отвечала Прасковья Ивановна нараспев и с поклоном. – Всякому гостю рады.
Петушков немного приободрился.
– Я давно, знаете, желал иметь удовольствие с вами познакомиться, Прасковья Ивановна.
– Много благодарны, Иван Афанасьич.
Настало молчанье. Прасковья Ивановна утирала себе лицо пестрым платком; Иван Афанасьич с большим вниманием глядел куда-то вбок. Обоим было довольно неловко. Впрочем, в купеческом и мещанском быту, где даже старинные приятели не сходятся без особенных угловатых ужимок, некоторая напряженность в обращении гостей и хозяина не только не кажется никому странной, но, напротив, почитается совершенно приличной и необходимой, в особенности при первом свиданье. Прасковье Ивановне понравился Петушков. Он держал себя чинно и добропорядочно, и притом всё же был человек не бесчиновный!
– Я, матушка Прасковья Ивановна, очень люблю ваши булки, – сказал он ей.
– Тэк-с, тэк-с.
– Очень хороши, знаете, очень даже.
– Кушайте, батюшка, на здоровье, кушайте. С нашим удовольствием.
– Я и в Москве не едал таких.
– Тэк-с, тэк-с.
Опять настало молчанье.
– А скажите, Прасковья Ивановна, – начал Иван Афанасьич, – это у вас ведь, кажется, племянница живет?
– Родная племянница, батюшка.
– Что ж она, как… у вас?..
– Сирота, так и держим-с.
– И что ж она,
