руки. Ведь должен же дядя Нодар помнить руки своей матери. Вот у ее мамы руки теплые, мягкие, чуть шершавые лишь в одном месте – под безымянными пальцами, а сами пальцы длинные, прямые, с аккуратными закругленными, алого цвета ноготками, чуть выступающими за границы подушечек. Она все ждала, когда представится случай. И вроде бы уже и плечи расправились, и улыбка заиграла, и глаза снова засветились задором, но на картины дядя Нодар по-прежнему не смотрел и о маме не вспоминал. А у бассейна в далекой стране неожиданно заговорил. Она так удивилась, что от неожиданности позабыла все мучившие ее вопросы. Зыркнула быстро на папу, увидела его лицо, минуту назад хранившее выражение решительного упрямства и непременного желания выиграть спор, а теперь светившееся смесью облегчения и радости. И Саша тоже мгновенно обрадовалась, засветилась, засмеялась даже и бросилась обнимать их обоих, папу и Нодара, услышав, как отец произнес:
– Впечатление так впечатление. Поедем, стало быть, впечатляться.
И они поехали. И ездили еще не один раз. Теперь дома Саша до хрипоты спорила с братом, кого из них папа возьмет с собой. Возможности такие выпадали не часто, но, если выпадали, Саша очень старалась не упустить своего:
– Тебе зачем лететь? Ты просто на небо снова посмотреть хочешь, а мне в Китай надо, – важно заявляла она.
– Надо не надо, а очередь моя. Я и полечу.
– Вов, ну полетишь потом. Понимаешь, в Китае особая техника вышивания картин. Там такие фабрики, больше нигде таких нет, и папа обещал, что мы туда съездим.
– Как это он тебе обещал, если моя очередь?
– Ну… он вообще обещал.
– Вот и поедешь в другой раз.
– Нет, сейчас!
– Нет, после!
– Нет, я полечу!
– Нет, я!
– Я!
– Ах, так? Получи! – В Сашу летело первое, что попадалось брату под руку. Она не оставалась в долгу, хватала Вовку за руки, щипала, старалась укусить, поцарапать, отомстить. И вот уже оба злые, красные, взмыленные стояли по углам и мрачно слушали нотации матери:
– Если это не прекратится, никто никуда больше летать не будет!
– Даже папа? – робко вопрошала Саша.
– Не умничай! – отрезала мама и выходила из комнаты, громко хлопнув дверью.
А вечером, когда Вовка крепко спал, папа присаживался на Сашину кровать:
– Не грусти, принцесса! Я привезу тебе фильм и книгу про вышивание шелком. Ты же у меня умная, разберешься.
И Саша засыпала довольная: она по-прежнему оставалась папиной принцессой и была для него самой талантливой и самой умной. А Вовка – так, вредный мальчишка, не желающий уступать сестре и мечтающий только о том, чтобы в очередной раз взглянуть на небо из кабины пилота. Но то ли брат был все-таки не настолько вредным, то ли небо ему в конце концов наскучило, а может быть, Саша, как старшая,
