взорвался хохотом. Масла в огонь подлило новое появление Шаха в зале заседаний. Вырвавшись, очевидно, на время из цепких лап судебных приставов, он сумел просунуть голову в дверной проем судебной залы и возопить:
– Армянский и русский народы – братья навек!
Через совсем небольшое время Шах был свезен в смирительный дом – желтое здание Преображенского дома умалишенных, по одну руку от которого находились остатки Екатерининской богадельни, а по другую – Московская исправительная тюрьма. Словом, соседство было еще то. Проведя в «желтом доме» три месяца, Эрганьянц малость присмирел и перестал требовать себе скипетр, настаивая вернуть только царскую корону. Помимо этого, он ежедневно просил главного врача дома скорби помочь ему составить петицию на имя государя императора с просьбой, чтобы тот непременно даровал всем армянам право беспошлинной торговли во всех частях обширнейшей Российской империи. У своего санитара же он требовал зернистой икры, фруктов, шоколадных конфект и коньяку – естественно, армянского разлива. Султан Эрганьянц был настоящим патриотом своего народа.
Еще через месяц врачебный консилиум признал Шаха психически больным в форме прогрессивного паралича и в стадии «общей нервности с бредом величия». Сия стадия, по мнению собравшихся светил психической науки, грозила перерасти в слабоумие и вызвать распад психики. Было решено применить к нему «специальные» методы лечения. А именно: коловращающую машину Дарвина и «напольные часы».
О, если бы Шах знал раньше, что в медицинской природе существуют таковые методы лечения душевнобольных, он тотчас бы перестал, по крайней мере, требовать себе корону и заявлять себя «царем всех армян». Но он о сем не ведал, и в ответ на решение консилиума только хмыкнул и свел глаза к переносице, отчего сделался на время совершенно косоглазым. Подобное поведение больного было воспринято медиками как подтверждение поставленного ими диагноза – прогрессивного паралича, – и этим же днем, ближе к вечеру, двое дюжих служителей-санитаров повели его долгим, темным коридором больницы в некий закуток с темной каморкой безо всякого намека на окно. В этом каменном мешке размером две сажени на полторы под потолком висело не совсем обычное кресло. К ножкам его были привязаны веревки, которые были связаны вверху узлом, крепящимся на крюке. Крюк намертво был вбит в потолок. Подлокотники и две передние ножки кресла имели кожаные ремни, к которым пристегивались руки и ноги сидящего. Такое устройство гордо именовалось коловращающей машиной, или Коксовой качелью. «Царя всех армян» усадили в кресло и пристегнули к подлокотникам ремнями. Затем забили в рот кляп и стали крутить шаха по часовой стрелке. Закрутив донельзя, санитары отпустили кресло, и оно стало раскручиваться в обратную сторону, все время увеличивая скорость.
Ощущения, надо полагать, были непередаваемы настолько, что после сорокаминутного сеанса на Коксовых качелях Шах не мог соображать, не мог двигаться, у него отваливался язык. В течение всего
