зло их вызывает или, по крайней мере, обостряет, дает им плохое направление. И, может быть, ему однажды стало ясно, что грех и боль, и смерть составляют в основном одно темное целое. Их конечность, то, от чего зависит ответственность, называется грехом. Все вместе взятое называется виной и страданием. Конец является смертью.
Больной стал очень задумчивым и серьезным. Пропорции вещей разрослись и показались ему глубокими и тяжелыми, он задал себе вопрос, какой из этого может быть выход? Тогда ему рассказали о замечательном Учителе, Который так действенно помогал людям. Друзья отнесли его к Иисусу – и вот теперь он лежит перед Ним и слышит слово: «Сын Мой, прощаются тебе грехи твои». Тогда ему стало совершенно ясно: да, прощение это самое главное! спокойствие и ясность возникли в нем. Теперь все в порядке. Затем ему дано было исцеление; он знает: все это составляет нечто целое. Одно происходит из другого и теперь все ново. Когда же послышался язвительный вопрос фарисеев: «Кто может отпускать грехи, кроме одного Бога?» – он знал, как ответить: «Здесь Бог!»
Вот так мог развиваться ход его мыслей. А могло быть и по-другому: человек растворился в своей болезни. Ее боли и облегчения, ее лишения и малые удовольствия, особые заботы, которыми его окружали, исключительное положение, которое создалось вследствие его болезни, он принял за содержание своей жизни. Не проникнув во внутреннее пространство души, он все время скользил от одной внешности к другой. Он жил именно так, как поверхностные люди при других обстоятельствах, но на одре больного. Когда же осознавал грех, он говорил: «Ну, это не было так уж плохо. У меня не было дурных намерений. Ни в чем тяжелом я не могу себя упрекать: я не убивал и не крал. Другие тоже не поступают иначе и вообще такова человеческая природа». В остальном самая мысль о грехе оставалась ему далекой; что болезнь, страдание и смерть могли быть связаны с грехом, он не соглашался: это личное дело каждого. Разве нечестность имеет какое-то отношение к инфекции? Тем более никогда его не занимали такие глубокие вопросы, как общечеловеческая ответственность.
Когда же его отнесли к Учителю и Тот заговорил об отпущении грехов, больной нашел это странным, нескромным. Ведь он хотел получить исцеление – что же этот человек говорит о грехах? Когда он наконец был исцелен, ему пришло в голову, что все на самом деле произошло довольно драматично.
Этот человек не понял, что такое грех. Он не испытал его глубину, не осознал его значения, и поэтому он также не сознает, что такое отпущение.
Ход событий мог произойти и иначе, а именно: человек этот серьезный и много раздумывал о себе. Он ясно увидел свою собственную неправду и решительно осудил ее. Он признал, что это нарушение нравственного закона, закона Бога, который справедлив и свят. Он признал себя виновным и последствия своей вины справедливыми.
Мысль о связи всех людей во грехе никогда не приходила ему на ум. Когда кто-нибудь говорил что-либо подобное, он протестовал: каждый отвечает
