политики склоняются к правым взглядам. Консервативные силы без устали разоблачают общество, в котором, по их мнению, нарастают скептические и релятивистские настроения. Они напоминают, что культуру контролируют крупные университеты, медиакомпании и элитные учреждения, которым присущ сугубо светский характер.
Так что из этого – скептицизм или вера – на взлете в современном мире? И то, и другое. Оба противника правы. Власть и влияние скептического отношения, страха и гнева, направленных на традиционную религию, постоянно усиливаются. И одновременно укрепляется стойкая, ортодоксальная вера в традиционном понимании этого слова.
Kое-где в научном мире крепнет религиозная вера
Доля населения, не посещающего церковь, в США и Европе неуклонно растет1. Численность американцев, выбирающих в ходе опросов ответ «нет религиозных предпочтений», за последнее десятилетие удвоилась и даже утроилась2. Столетие назад большинство университетов США перешло с официального христианского фундамента на подчеркнуто светский3. В результате те, кто придерживается традиционных религиозных убеждений, не находят точки опоры ни в одном из учреждений, обладающих культурным авторитетом. Но несмотря на то, что все больше людей признаются в отсутствии «религиозных предпочтений», некоторые церкви, поощряющие явно устаревшие представления о непогрешимости Библии и чудесах, постепенно набирают вес в США и бурно развиваются в Африке, Латинской Америке и в Азии. Даже во многих странах Европы наблюдается некоторый рост посещаемости церкви4. Несмотря на секуляризм большинства университетов и колледжей, кое-где в научном мире религиозная вера даже крепнет. По оценкам, 10–25 % всех преподавателей философии в стране – ортодоксальные христиане, а всего 30 лет назад таковых насчитывалось менее 1 %5. Вероятно, видный ученый Стенли Фиш обратил внимание на эту тенденцию, когда сообщал: «После смерти Жака Деррида [в ноябре 2004 года] мне позвонил журналист, который хотел узнать, что сменит высокую теорию и триумвират расы, гендера и класса в центре интеллектуальной энергии академии. Я ответил не задумываясь: религия»6.
Короче говоря, мир поляризуется вокруг религии. Он становится одновременно более религиозным и менее религиозным. Некогда считалось обоснованным мнение, будто бы секулярные европейские страны – предвестники для остального мира. Предполагалось, что религия избавится от своих более стойких, сверх-натуралистских форм или окончательно вымрет. Но теории, согласно которым технический прогресс сопровождается неизбежной секуляризацией, в настоящее время признаны несостоятельными или подверглись радикальному переомыслению7. Даже Европе небезразлично светское будущее при умеренном росте христианства и росте ислама в геометрической прогрессии.
Два лагеря
Об этом двояком явлении я сужу с необычной точки зрения. Меня воспитали в традициях основного течения в Лютеранской церкви, в Восточной Пенсильвании. В начале 60-х годов XX века в подростковом возрасте я стал посещать класс конфирмации – двухлетний курс, в котором рассматривались христианские убеждения, практические аспекты веры и теория. Целью преподавателей курса было помочь молодежи полнее понять смысл веры, чтобы во всеуслышание принять ее. В первый год моим преподавателем был священник, вышедший на пенсию. Весьма консервативный во взглядах, он часто поминал адские муки и говорил о необходимости большей веры. Но на второй год курса нашим преподавателем стал молодой священник, недавний выпускник семинарии. Он был общественным деятелем, его переполняли глубокие сомнения, связанные с традиционным христианским учением. Это было почти все равно что получать наставления по двум разным религиям. В первый год мы предстали перед святым и справедливым Богом, отвести гнев которого можно лишь ценой немалых усилий. Во второй год мы услышали о духе любви во вселенной, который требовал, в основном, чтобы мы боролись за права человека и освобождение угнетенных. Больше всего мне хотелось спросить у наставников: «Кто из вас лжет?» Но четырнадцатилетние подростки не настолько дерзки, и я держал язык за зубами.
Позднее моя семья обрела себя в посещениях более консервативной церкви небольшой методистской конфессии. На протяжении нескольких лет эта церковь укрепляла «пласт адского пламени» в напластовании моего религиозного опыта, хотя и пастор, и прихожане сами по себе были на редкость добродушными людьми. Затем я отправился учиться в один из прекрасных, либеральных, маленьких университетов северо-востока страны, где геенну огненную в моем воображении быстро погасили.
Христианство казалось мне на редкость искусственным и нереальным
Кафедры истории и философии были социально радикализированными и заметно подверженными влиянию неомарксистской критической теории франкфуртской школы. В 1968 году это была гремучая смесь. Особенно привлекала социальная активность, критика американского буржуазного общества звучала убедительно, но ее философское обоснование ставило меня в тупик. Казалось, передо мной два лагеря, и в каждом чувствуется нечто радикально неверное. Люди,
