жизни, при действии одной какой стороны и удовлетворении немногих потребностей, совершается невидимо, хотя есть действительно, как действительна неподвижность сказанной машинки. Таков закон человеческой жизни! Приложим его к тому, о чем у нас речь. Какие силы там заняты и какие потребности удовлетворяются? Заняты руки, ноги, язык, глаза, уши, обоняние, осязание, память, воображение, фантазия и сметливость, все в совокупности – самая низшая сторона человека, одинаковая у него с животными; и удовлетворяется только одна потребность животной жизни или, лучше, играние сей жизни, какое действует и в молоденьких барашках с овечками, когда их выгоняют на зеленую поляну. Кроме этих сил, есть у человека еще два-три яруса их и еще главный им центр.
Судите же теперь, может ли такая жизнь быть жизнью? Чувство Ваше сказало Вам, что нет тут жизни. Указываю Вам главную причину, почему нет. Может быть, действие этой причины не так теперь для Вас ясно, но общая мысль не может не быть понятою; подробности же уяснятся со временем. Ибо я имею намерение все достодолжное выводить из устройства человеческого естества. Жить нам надобно так, как Бог создал нас, и когда кто не живет так, смело можно говорить, что он совсем не живет. Прошу удовлетвориться пока этим.
4. Светская жизнь лишает свободы и преданных ей держит в тяжком рабстве. Лицемерие и эгоизм как постоянные качества светской жизни
Прошлый раз не о всем я поговорил, чего касались Вы в своем письме. Шлю дополнение. Вы говорите: «Еще вот что я вижу: что все впопыхах спешат, гонятся за чем-то, чтоб уловить, и никто ничего не успевает поймать. Случилось мне пройти людной улицей или местом – какая там суматоха и суета! Но смотрю потом: и в домах то же, то же, вероятно, и в душах у них. И ума не приложу: ужели так можно жить? И вот что еще вижу: что тут друг друга теснят, вяжут и тиранят, никто своей воли и свободы не имеет. Одеться не смей как хочешь, ступать не смей как хочешь, говорить тоже – и ничего не смей как хочешь. Все у них подчинено какому-то закону, который не знают, кем написан; всех он теснит, но никто сломать его не смеет. Зато и сами делаются тиранами друг для друга. По смей не послушать кого – горе. Я, например, пою, когда хочется петь. Ведь это рай: и самой приятно, и слушающим. А тут хочешь не хочешь – пой. Предлагается это очень вежливо, но отказаться-то считается делом противозаконным. И поешь. Самой тягота невыносима – чуть грудь не треснет, а надуваешься – показать, что поешь от души. Я замечала это и у других. Вот вам и свобода! А ведь снаружи посмотреть – все вольница. Вольница, спутанная по рукам и по ногам! По этому поводу стала я присматриваться, да от души ли они делают и все прочее. И что же? Может быть, я ошибаюсь, но не увидела ничего, что было бы от души. Ласки напускные, готовность к услугам – тоже, взаимо уважение – тоже. Все напускное. За видимостью, гладкою и изящною, прячется совсем другая душа, которую, если б ее вытащить наружу, никто не нашел бы не только изящною, но и сносною. И выходит, что когда мы
