покупку нот у одного столичного скряги, почувствовавшего интерес Торульфа к коллекции и уже готового заломить ненормальные совершенно деньги. Пришлось даже и не возвращаться к разговору: куда ж без разноцветных резинок-то, отвечающих за успех коммерческих предприятий в некоммерческой жизни Торульфа…
Вот и камушков – двух, гладких, черного и белого – не было на побережье: всякие камушки были, а таких, какие задуманы, не оказалось. И между тем забрел Торульф совсем далеко по побережью.
Там, куда он забрел, сидел с удочками старый Бйеркестранд, они были хорошо знакомы, так что хочешь не хочешь, а говори «добрый день», спрашивай о здоровьичке самого старого Бйеркестранда и вечно недомогающей супруги его, Ранвейг…
– Нутром Ранвейг болеет, – вздохнул старый Бйеркестранд, глядя вдоль лески. – Кашляет второй день, астма разыгралась. Умрет Ранвейг, боюсь, скоро. И я тогда умру, зачем мне одному жить?
– Обойдется, даст Бог, – сказал Торульф. – Да и насчет «одному жить»… я, видишь, живу.
– Ты другое дело. Ты самим собой сыт.
Тут можно было комично развести руками и попрощаться – и Торульф даже руками уже развел…
– Ищешь чего? – поинтересовался вдруг старый Бйеркестранд. – На берег, вижу, смотришь.
– Камушки ищу, – зачем-то отчитался Торульф.
– Какие-то особенные камушки?
– Особенные, – усмехнулся Торульф. – Небольшие, гладкие, один черный, другой белый. Но мне надо, чтобы они рядом лежали – во всяком случае, близко.
– Колдун ты, – сказал старый Бйеркестранд безразличным голосом. – Все чего-то мудришь. Вон, облако бы лучше убрал.
– Какое такое облако, Бйеркестранд? – Торульф посмотрел в небо.
– Невидимое, – буркнул старый Бйеркестранд. – Вулканическое. От которого Ранвейг кашляет.
– Она не от него кашляет, – сказал Торульф. – То облако к нам отношения не имеет.
– Еще как имеет! Вулкан же малый в Исландии извергается. Если еще и большой начнет, то уж точно пиши пропало.
– Большой не начнет, – успокоил его Торульф.
– А ты почем знаешь?
– Знаю, – сказал Торульф. – Для большого время не пришло. Всему свое время, Бйеркестранд.
Бйеркестранд впервые оторвал глаза от лески и с интересом взглянул на Торульфа.
– Может, и когда Ранвейг умрет, знаешь?
– Может, и знаю, – ответил Торульф. – Ты спроси.
Старый Бйеркестранд посмотрел на него с опаской:
– Спрошу… скажи, когда Ранвейг умрет?
Зачем тебе все это, Торульф? Понимаешь ведь ты, что не очень тебя здесь любят, только за музыку твою и держат, а то бы ведь на костре сожгли, тут народ простой, к чудесам нехорошо относится – видишь, опять в колдовстве тебя подозреваю: не ты ли и
