не пройти, не протолкнуться. Любой мчащийся мимо автомобиль норовит окатить с ног до головы холодной грязной жижей. Декабрь 94-го выдался слякотным и отходчивым на морозы – все, что намело ноябрем, вся мелкая и колючая снежная крупа, нещадно летящая в лицо и норовящая забиться под воротник, – все это таяло и исходило капелью, оставляя серые потеки на боках невысоких старых зданий.
Кругом царил торговый дух: от станции метро «Кузнецкий Мост» и до ЦУМа тянулись ряды из складных столиков, густо заставленных книгами, оренбургскими платками, самоварами, старыми швейными машинками, водкой, упаковками непривычно вкусной импортной жвачки «Ригли» и батончиками «Марс» и «Сникерс». Там и сям аккуратными горками высились диковинные пушистые фрукты киви и гроздья желтых, спелых бананов. Киви стоили каких-то бешеных денег, поэтому люди их брали поштучно.
– Просто попробовать, – зачем-то объясняли продавцам.
Вдоль стихийно образовавшихся торговых рядов всполошенным пунктиром передвигалась высокая, тощая и носастая девица. На голове дыбилась кусачая вязаная шапка, из-под торчащего колом черного пальто струились убийственно длинные, тонкие ноги. Девица крепко прижимала к груди большую немного обтрепанную кожаную сумку со спорным логотипом «Shanel» на боку. Сумка была особенной гордостью девицы. Стоила она целых тридцать долларов, практически двухмесячную мамину зарплату, и служила хозяйке верой и правдой уже четвертый год.
– Ты, главное, не выпускай ее из рук, особенно в метро! – напутствовала мама, собирая дочь в далекую Москву. – Прижимай локтем к боку и не расслабляйся – времена темные, воры не дремлют, вырвут сумку, и останешься без денег и без документов.
Уезжать девица всячески упиралась, но родители настояли на своем, наскребли по сусекам какое-то количество денег, перевели на ереванской толкучке в валюту – получилось целых двести долларов, и снарядили дочь в Москву – за вторым высшим образованием.
– Моя девочка будет кандидатом наук! – предрекал папа.
– А может, и профессором, – улыбнулась мама. – Ты – наша гордость.
– Ну чего вы? – расплакалась дочь.
Аэропорт был забит до отказа – измученные войной и беспросветной блокадой, люди покидали родину целыми семьями. Плакали дети, причитали женщины, хмуро курили по углам растерянные отцы семейств. Это был великий и страшный исход – в Россию и дальше, за рубеж, туда, где можно было хоть как-то прокормиться и не бояться за будущее своих детей.
– Не хочу уезжать, – обняла девица маму. – Куда я поеду, когда вы остаетесь здесь?
– Все будет хорошо. Ты справишься, я знаю.
Перед тем как скрыться в зале ожидания, она обернулась, выхватила взглядом из толпы провожающих родителей. Папа несколько раз сдержанно кивнул, мама старательно таращилась, чтобы не разреветься. Она что-то крикнула, но расслышать было невозможно, кругом гомонила толпа, все прощались с родными.
– Не слышу! – покачала головой дочь.
Мама сделала такое движение, словно прижимает сумочку локтем к боку. И улыбнулась сквозь слезы.
Прижимать к боку сумку девица не умела. Длинные тонкие руки топорщились во все стороны острыми локтями и целомудренно складываться вдоль тела категорически не желали. Поэтому, во избежание ограбления, лямка сумки перекидывалась через плечо, а сама сумка прижималась сцепленными крест-накрест руками к груди. Во-первых – не украдут, во-вторых – тепло, да и заглушает немилосердное урчание в животе. А урчать животом девица ой как умела! Это было скорее даже не урчание, а какое-то катастрофическое клокотание – с тонким завыванием, переходящим в приглушенный рык. Нашей героине было двадцать три, и она постоянно хотела есть. И спать.
Такое странное поведение организма объяснялось сменой климата: когда переезжаешь в другую страну, какое-то время приходится вести практически растительный образ жизни. Недавно девица поставила личный рекорд – проспала стоя, уткнувшись лбом в дверь с грозной надписью «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ», всю серую ветку метро, от станции «Пражская» до станции «Алтуфьево». И если бы не сердобольная тетечка, которая отодрала ее от надписи и вывела из вагона, то проснулась бы она в депо, или куда там дальше уходят эти быстрые подземные поезда.
В другой раз девица уснула за ужином, и квартирная хозяйка тетя Поля чуть не отдала богу душу, застав на кухонной табуретке сосредоточенно сопящее мраморное изваяние. Проснувшись с утра, девица обнаружила у себя на прикроватной тумбочке маленькую иконку Божьей Матери.
– От сглазу, – назидательно выговорила тетя Поля. – А то ишь чего надумала – за столом засыпать. Где это видано? Замучилась тебя до кровати волочь.
– Я не специально!
– А то я не вижу, что не специально!
На Петровке девица оказалась не случайно. Сегодня в центральном офисе банка «Золотой
