передать их воспитанницам. И когда Екатерина Оттовна заменяла его, Маля не могла скрыть грусти и досады.
После урока госпожа Вазем остановила ее:
– Мадемуазель, у вас такое печальное лицо! Не случилось ли чего, господи помилуй, дома? Все ли здоровы?
– Все здоровы, – вздохнула Маля.
– А вы? Что это за синяки под глазами? Может быть, вы влюблены и не можете отыскать возможности для встречи с милым другом? Ах, эти стены терпеть не могут романов!
Серые холодноватые глаза Екатерины Оттовны искрились смехом. Маля тоже не могла сдержать улыбки. Они отлично понимали друг друга.
В самом деле, заводить романы в театральном училище было непросто. Мальчики и девочки, юноши и девушки содержались раздельно друг от друга. В бельэтаже помещались дортуары и классы воспитанниц и репетиционные залы, два больших и один маленький, откуда широкий коридор вел в школьный театр, находившийся в том же этаже. Оттуда шла небольшая лестница в верхний этаж, где были устроены дортуары и классы воспитанников, кабинет инспектора и репетиционные залы.
Между воспитанниками и воспитанницами строго запрещалось всякое общение, однако первая любовь расцветает в юных сердцах так же свободно, как травинки прорастают между камнями. Конечно, влюбленным нужно было приложить много хитростей и уловок, чтобы обменяться записочкой или улыбкой. Во время урока танцев и репетиций со всех сторон следили классные дамы, чтобы не допустить взгляда или движения. И все же в это единственное время встреч удавалось перекинуться словом и пококетничать.
Маля тоже вовсю играла глазами, подражая подругам, и Вася Рахманов, ее партнер, дрожал, когда встречался с ней глазами, а во время совместных репетиций краснел и бледнел так, что Маля с трудом удерживалась от смеха. Ей и в самом деле было смешно. Мужчины так просты, оказывается… Васька – совсем мальчишка. Алан Макферсон – тоже, хотя гораздо старше. Получается, все мужчины одинаковы. Они любят, когда женщины играют ими, словно куклами. То пригладят кукле волосы, оденут в хорошенькое платьице, посадят на игрушечный стульчик, а то бросят в угол и убегут во двор играть в «палочку-воровку». Кукла покорно валяется в углу, мечтая о том времени, когда воротится хозяйка. И вот она приходит, снова берет куклу на руки, нянчит, поправляет ленточки в ее косичках, берет с собой в постель… А сердечко бедной куклы – если у кукол, конечно, есть сердечки! – трепещет в страхе: ведь ее снова скоро бросят. Кукла не может уйти к другой хозяйке, не может сказать, как сердита. Но мужчины могут, однако не хотят, не говорят, все терпеливо переносят – жестокое кокетство, женские причуды. Почему? Потому что им нравится мучиться!
– Нет, дело не в романе, – пренебрежительно сказала Маля.
– А в чем же? – настаивала госпожа Вазем.
Мале очень хотелось повернуться и сбежать, но это было, конечно, невозможно. И точно так же невозможно было признаться
