Пусть с носорогами Коминтерны учреждают. Но Бронштейн-то, Бронштейн каков! Лично я такого нахальства от этого жида не ожидал. Лично явиться в штаб противника, каково, а? После всего, что сотворено этим чудовищем, вы только представьте себе?!
– Думаете, раз еврей, так только писаться в подштанники может? – вдруг влезла до сих пор молчавшая как рыба Витка.
Поручик зарумянился, но категорично сказал:
– Я от национальных вопросов держусь подальше. И от воинствующего антисемитизма я далек. Но согласитесь, мадемуазель, ваших сородичей, лезущих на рожон, редко увидишь. Горланить с трибун – это сколько угодно. А в штыковую – будьте любезны, пусть Ванька-дурак идет.
– У нас люди жить пытаются, а не вмирать, – огрызнулась Вита.
– Цыц! – Катя стукнула по пыльной поверхности подстаканником. – Язык придержи, мадемуазель Лернер. Лично ты в штыковую точно не ходила. Сдержаннее и скромнее нужно быть. Вы ее, поручик, извините. Дорога была нелегкой, устала девочка. Кстати, конкретно ее я бы упрекать в отсутствии личной смелости постеснялась. Впрочем, каждый имеет право на собственную точку зрения. Только вовсе не обязательно ее, эту точку зрения, во всеуслышание оглашать. Мы же воспитанные люди, не правда ли, Виктор?
– Боже упаси, я никого не хотел оскорбить, – пробормотал поручик. – И меньше всего присутствующих. Прошу принять мои извинения, мадемуазель. Хотя перед вашим Бронштейном я извиняться решительно не намерен.
– Та и не нужно, – великодушно заявила Вита. – Я хотела сказать, що у любого народа и трусы есть, и храбрецы. А Бронштейн такой же мой, как и ваш. Мне вся эта смута одно горе принесла.
– Ладно, не будем о печальном, – прервала ненужную дискуссию Катя. – Так что, Троцкий до сих пор в городе?
– Засел в «Астории», – поручик с некоторым облегчением отвернулся от прожигающей его взглядом Виты. – Главкомиссару категорически рекомендовано не покидать гостиницу без нашей охраны. Были уже попытки… самосуда. Один неуравновешенный штабс-капитан из «браунинга» обойму полностью высадил. Хорошо, в сутолоке лишь одного морячка из охраны задел. Антон Иванович лично обещал этому паршивцу Бронштейну (простите, мадемуазель) неприкосновенность на время переговоров. Многие из наших подобное великодушие осуждают. Обещали ведь Левушку Иудовича на Красной площади первым номером вздернуть.
– Так то в Москве, – пробормотала Катя. – Еще дойти нужно. Я так понимаю, он с охраной в город прибыл? И как идут переговоры?
Переговоры шли тяжело. Поручик толком ничего не знал – ежедневные встречи главнокомандующего ВСЮР с председателем Совнаркома (оставшимся и на посту главнокомандующего РККА) проходили в строжайшей тайне. Единственное, в чем со смущением признался Виктор, – о безоговорочной капитуляции речь уже не шла. По-видимому, договаривались о долгосрочном перемирии и временном установлении границ. Обе стороны были заинтересованы в длительной
