чуть посомневался и распорядился:
– Руби обе, пригодятся.
В дом к Марку Антонию и Фульвии принесли необычный дар. Следом за центурионом Герентием раб нес большой поднос, накрытый тканью. По тому, как он обращался с ношей, было понятно, что там нечто ценное. Приятели, увидевшие входившего в дом Герентия, поинтересовались:
– Что несешь?
Тот лишь отмахнулся.
Через несколько минут он уже протягивал поднос Антонию:
– Как ты приказывал. И обе руки, мы не знали, какой он писал, отрубили обе.
Марк кивнул, не задавая вопросов. К чему, и так ясно, что Цицерон мертв, а под тканью его голова и руки. Не по себе было всем, Герентий тоже поспешил удалиться, точно избавился от чего-то очень тяжелого и неприятного. Все же убивать беззащитного старика, приказавшего слугам не оказывать сопротивления, совсем не то, что разить оружием врага на поле боя. Работа палача не для центуриона…
Марк Антоний принял поднос и отправился к Фульвии.
– Ты довольна?
Женщина спокойно откинула ткань, внимательно осмотрела голову и поинтересовалась:
– А ты нет?
– Так ли уж он был виновен?
– Марк?! Ты забываешь, что если бы не мы с твоей матерью, то благодаря этому болтуну сейчас на подносе лежала бы твоя голова, а я была бы в доме развлечений, а твои дети в ошейниках рабов!
В словах Фульвии была правда, выступления Марка Тулия едва не привели к гибели самого Антония, и все равно ему было немного жаль старика. Фульвия не жалела. Она поставила поднос на высокий столик, за которым обычно писала, и вдруг принялась разжимать челюсти мертвой головы ножом.
– Что ты делаешь?
– Сейчас… – С усилием добившись, чтобы рот бывшего оратора открылся, Фульвия вытащила оттуда язык, спокойно вынула из волос острую шпильку и… проткнула язык, пришпилив его к подбородку.
– Вот тебе!
Это было столь страшно и неожиданно, что Марк обомлел.
– Фульвия?!
Женщина вскинула голову:
– Марк, я выполнила свою клятву! Я поклялась, что пришпилю его гадкий язык, доставивший столько страданий многим, и я это сделала! А теперь можешь выставлять его голову и руки на всеобщее обозрение.
Почему-то выходка супруги придала решимости и самому Марку Антонию. Через полчаса голова Марка Тулия Цицерона с высунутым пришпиленным языком и его руки, писавшие гневные филиппики против триумвира, действительно были выставлены на площади на всеобщее обозрение. Это было настолько страшно, что никто не посмел противиться.
Рим вползал в новую гражданскую войну, все прекрасно понимали, что мир между Марком Антонием и Октавианом только до тех пор, пока они не уничтожили убийц Цезаря – Марка Брута и Гая Кассия. Потом мечи будут повернуты друг против друга. Главное наследство Цезаря – мир в Риме – оказалось невостребованным, наследники делили власть и земли, а не его политические достижения.
