с работой Олега, она поедет. Работа – это то, против чего возражать бессмысленно! Она в этом уже не раз имела возможность убедиться.
Почему-то в то лето Ева особенно скучала. По утрам она готовила завтрак, кормила Олега, а потом брала книгу и уходила на речку загорать. Вообще-то загорать она не любила, но что же ей оставалось делать? На речке было полно комаров, вода мутная, а у берега лежал жирный глубокий слой ила, так что купаться ей тоже не хотелось. Пляж был дикий, и в туалет приходилось бегать в кустики. Словом, удовольствия от отдыха Ева не испытывала, а ощущала самое настоящее раздражение, которое было вовсе ей не свойственно.
Олег целый день был занят, естественно, он не говорил ей, чем, а вечерами приходил уставший, разговаривать ему не хотелось, а хотелось спать. Он ужинал и почти сразу же засыпал, а утром повторялось все то же. В дождливые дни Ева изнывала от скуки, глядя в окно на шумящий под дождем сад, на мокрые дорожки, ведущие к калитке и сараю, на лужи, на залитые водой стекла веранды. В доме становилось темно, как будто уже наступили сумерки, пахло сыростью и пучками мяты, которые Ева собирала и сушила, чтобы потом зимой добавлять в чай. В ее сердце рождалась тоска, переходящая в досаду на Олега. Она не могла объяснить себе, что ей не нравилось: на других женщин он не смотрел, все свободное время проводил с Евой, деньги все отдавал, в еде не привередничал… Что она от него хочет? Спокойный, надежный мужчина, настоящий друг.
Ева принималась ругать себя. Ну чего ей, в самом деле, надо? Ответа на этот вопрос она не знала, зато знала другое: то, что внутри ее образовалась какая-то непонятная ей самой пустота, которую хотелось чем-то заполнить. Эта пустота вносила сумятицу и раздражение в ее налаженную, благополучную жизнь, лишала покоя и порождала опасную и темную жажду чего-то неизведанного, что непременно должно у нее быть, чтобы жизнь была полна. Такая путаница в сознании Евы возникла не сразу, а исподволь, по мере того, как текла ее жизнь, в которой один день был похож на другой, а будущее ничего нового не предвещало. Она поняла, что ей не хочется думать о том, что будет завтра, – просто потому, что завтра будет то же, что и сегодня, что и вчера, что и… О нет!
В один из таких дождливых дней Ева сидела, глядя в окно на лужи, на лопающиеся на их поверхности пузыри, слушая, как стучит по крыше дождь, как шумит каплями в листьях запущенного сада. Утром она ходила на рынок за овощами и зеленью, потом перестирала все, что накопилось за неделю, повесила сушиться на веранде, потом в магазине на станции купила мяса, чтобы нажарить Олегу котлет на ужин, и теперь, закончив все дела, отдыхала. Недовольство подкралось незаметно, как бы само по себе, привычное, как вечерняя скука. Она не заметила, как вошел Олег, как он разделся, вымыл руки…
– Есть хочется…
Он сел за стол и сразу уставился в купленную Евой на станции газету. Она смотрела на его спокойное, усталое лицо, на залегшие под глазами тени и… начинала раздражаться. Он шел домой по дороге, на обочинах которой росли цветы и травы по пояс, закрывая заборы старых дач… Неужели
