образом, – сказал д’Артаньян, чрезвычайно обрадованный таким поворотом дела. – Что ж, я вынужден капитулировать перед лицом натиска, который у меня нет желания отражать…
– Вот и прекрасно, шевалье! – просияла очаровательная хозяйка. – я чувствую, мы станем добрыми друзьями…
– Со своей стороны клянусь приложить к этому все усилия! – браво заверил д’Артаньян.
Увы, совершенного счастья в нашем мире доискаться трудно. Когда д’Артаньян, приятно взволнованный обретением и удобной квартиры, и прелестной хозяйки, приканчивал бутылку анжуйского, в гостиной появилось новое лицо, имевшее, к сожалению, все права тут находиться, поскольку это и был законный супруг очаровательной Луизы, отставной лейтенант пехоты, человек, как легко догадаться, лет пятидесяти, невыносимо унылый и желчный на вид субъект, одетый в черное платье на манер судейских чиновников. Поначалу на его кислой физиономии все же появился некоторый намек на улыбку – когда он узнал, что видит перед собой занявшего лучшие апартаменты постояльца. Однако вскоре, перекинувшись с д’Артаньяном парой фраз, он вновь впал в прежнее состояние обиженного на весь свет брюзги. Должно быть, был неплохим физиономистом и умел рассмотреть содержимое чужих кошельков через сукно камзола – и сразу понял, что платежеспособность д’Артаньяна находится под большим сомнением. Гасконцу показалось даже, что г-н Бриквиль (именно такое имя носил супруг красавицы Луизы) намерен решительно опротестовать заключенную женой сделку, и потому наш герой принял самый гордый и независимый вид, как бы ненароком поглаживая эфес шпаги, всем своим видом показывая, что в случае попытки претворить свои намерения в жизнь отставной лейтенант будет вызван на дуэль в этой самой комнате вопреки всем королевским эдиктам.
Должно быть, г-н Бриквиль был не только физиономистом, но и умел порою читать чужие мысли – он по размышлении уныло согласился с происшедшим вторжением гасконца. Правда, всем своим видом показывал, что кто-кто, а уж он-то вовсе не собирается быть не то что добрым другом д’Артаньяна, но хотя бы приятным собеседником. Но поскольку это, во-первых, не сопровождалось чересчур уж явными проявлениями враждебности, подавшими бы повод для дуэли, а во-вторых, д’Артаньяну было достаточно и общества хозяйки, он решил про себя быть философом. То есть стоически выдерживать скрытую неприязнь г-на Бриквиля, обладавшего, тем не менее, одним несомненнейшим достоинством, а именно тем, что его шесть дней в неделю не бывало дома…
Оказавшись наконец в своей комнате, д’Артаньян растянулся на постели и, размышляя над событиями этого дня, пришел к выводу, что пока что жаловаться на судьбу грешно. Он нежданнонегаданно стал обладателем отличной квартиры, новой шляпы с пером и нового клинка. Мало того, его квартирная хозяйка оказалась не костлявой мегерой из третьего сословия, а очаровательной молодой особой дворянского происхождения, чьи улыбки и пылкие взгляды, как подозревал гасконец, таили намек на то, о чем так вдохновенно повествовал в своей книге
