к святому причащению, он возбранял им, говоря: «Как дерзаете вы приступать к святыне, имея лукавые помыслы? Ты этой ночью занимался скверными помышлениями блудными, а ты помышлял, что к благодати Христовой можно приступать одинаково и пребывающему в грехах, и очистившемуся от них»; иных обличал Евлогий в других греховных увлечениях. «Устранитесь на короткое время, – говорил он им, – от святого причащения и покайтесь искренно, чтобы прощены были вам грехи ваши и вы соделались достойными общения с Богом. Если кто не отвергнет предварительно общения с греховными помыслами, тот не должен приступать к Святым Божиим Тайнам».
Здесь разумеется соглашение с греховными помыслами, услаждение ими, пребывание в них произвольное, а не невольное их нашествие, которого никто избежать не может, но которому может противиться всякий.
Поведал авва Евстафий: «Живши в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке, книга не выходила из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мной трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никогда не вздремнулось мне, – и признавал я себя великим подвижником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой, вельможи города пришли ко мне, чтобы утешить меня; но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва поправился. Провел я в доме моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовной сестрой. Когда случалось мне видеть монаха из Скита – я приглашал его в дом мой вкусить со мною хлеба. У этих монахов я расспрашивал о чудесах, совершаемых святыми старцами, – и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монастырь, а сам пошел в Скит к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный, кроме меня, еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным к церкви, отдавали мне почтение. Провел я в Скиту около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в доме моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на диавола, и святые слова его казались мне уязвляющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладевавшего мною, так что не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много! Помышления мои расположили меня выйти и бежать из Скита, направиться на восток, поместиться в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещавал
