спросил Доценко. – Смотрите, прическа совсем одинаковая.
– Но лицо другое.
– И нос такой же длинный, – настаивал Михаил.
– Нос длинный, а лицо другое, – не уступала женщина.
– Теперь поняли разницу между «совершенно не он» и «не похож»?
Свидетельница рассмеялась.
– И правда… Надо же, как интересно. Я и не задумывалась никогда. Дайте-ка мне рисунок.
Она снова, но уже более пристально, вгляделась в творение Федора.
– Да, вы правы, нельзя сказать, что это «совершенно не он». Что-то общее есть. Но губы у того мужчины были тоньше, суше. И глаза не такие большие…
Федор снова принялся за работу. В результате из-под его карандаша вышло лицо, не имеющее почти ничего общего с лицом, которое было «изготовлено» под руководством Анисьи Лукиничны.
Миша знал заранее, что так и получится. Анисья Лукинична видела этого мужчину много раз, но с тех пор прошли годы. Он уже шесть лет не появлялся. Когда она видела его в последний раз, ей было под девяносто, и совершенно естественно, что он казался ей неоперившимся юнцом, ведь он был лет на сорок моложе, если не больше. Другая же соседка видела его сейчас, когда он стал на шесть лет старше, и ей, двадцатисемилетней, он казался, наверное, глубоким стариком. Отсюда и различия в восприятии его лица и в описании черт. Нет, с этой парочкой ничего не выйдет.
Поблагодарив молодую женщину, Доценко стал на лестничной площадке прощаться с Федором.
– Может, зайдете? – гостеприимно предложил художник. – По пять грамм, а?
Пить Мише не хотелось, на улице стояла жара, и нужно было бы вернуться на работу, дел накопилось много. Но он твердо соблюдал заповедь: со свидетелями надо дружить. А с добровольными помощниками – тем более. Федор, конечно, вряд ли обидится, если Миша не пойдет к нему пить водку, но в другой раз понимания и помощи с его стороны уже не дождешься. А этот самый пресловутый другой раз может случиться уже завтра. Доценко всегда с белой завистью наблюдал за работой своих коллег, которые проработали в розыске намного дольше него самого и которые частенько произносили заветные слова: «Мой человечек шепнул». Казалось, у них на каждой улице, в каждом учреждении были такие «человечки». А у самого Миши их было пока очень мало. Как знать, вдруг Федор пригодится…
– По пять грамм – это мысль продуктивная, – весело ответил он. – Спасибо за приглашение. Давай-ка я за закуской сбегаю.
– У меня есть, – засуетился художник. – Не надо ничего.
Они поднялись двумя этажами выше. В квартире, где жил Федор, обитало пять семей, и длинный узкий коридор был, как водится, загроможден всяческой утварью от тазов и ведер до велосипедов и лыж.
– Сюда проходи, осторожно только, не испачкайся, – предупредил художник, – здесь дверь красили, еще не высохла.
Комната у Федора была большая и светлая, с высокими потолками. И присутствие женщины здесь угадывалось с первого взгляда. Свежевыстиранные занавески на чисто вымытых окнах, отсутствие пыли и нарядные баночки с кремами
