Сидел на скамейке. Слушал Шотландскую симфонию Мендельсона. У него нога сильно болела, он совсем ходить не мог и попросил меня купить ему воды в палатке. Я купил. Вот и все.
Очень любопытно. Мужчина, у которого так сильно болит нога, что он не может ходить. И никто из опрошенных, подскочивших к машине сразу после взрыва, такого мужчину не вспомнил, хотя он должен был сидеть на скамейке и всем попадаться на глаза. Стало быть, он довольно быстро слинял с места происшествия. Нога как-то моментально болеть перестала. Неужели попал?
– Опиши, как он выглядел, как был одет, – попросил Зарубин.
И снова возникла пауза. На этот раз Сергей не стал мучиться в догадках.
– Ребята, что происходит? Почему вы так боитесь отвечать?
– Понимаете, Артем почти ничего не видит, – произнес рослый парнишка. – Он не любит, когда об этом догадываются.
– Как не видит? – оторопел Зарубин. – Совсем?
– Почти совсем. У него такая болезнь, при которой он видит только размытый силуэт и в очень узком поле.
– А очки почему не носишь? Стесняешься? – спросил Сергей Артема.
– Нет, – тот застенчиво улыбнулся, – при этой болезни очки не помогают.
– Значит, ты совсем ничего не можешь сказать про того мужчину?
– Голос я запомнил, у меня слух хороший. А как выглядел – не знаю. Даже не могу сказать, сколько ему лет.
– У него был магнитофон?
– Плейер.
– Откуда же ты знаешь, какую музыку он слушал? Он же был в наушниках, – удивился Зарубин.
– У меня слух хороший. Если близко стоять, то слышно даже через наушники. Он, наверное, солидный дядька, – задумчиво произнес Артем.
– Почему ты так решил? – насторожился Сергей.
– Молодежь Мендельсона не слушает, это не модно. Классику вообще только старшее поколение любит. А это была хорошая запись.
– Что значит «хорошая»? – уточнил оперативник. – Ты имеешь в виду качество записи?
– Нет, оркестр. Я такой записи и не слышал никогда. У меня Шотландская есть в исполнении Берлинского оркестра, Венского и нашего Большого симфонического. Ну и еще другие записи я слышал, только у меня их нет. Но то, что этот дядька слушал, это что-то особенное. Наверное, дирижер какой-то выдающийся.
– Да как же ты различаешь такие вещи? – изумился Зарубин. – По мне так, оркестр – он и есть оркестр, и музыка одна и та же.
– Просто вы музыкой не занимались, поэтому не умеете слышать. – Артем снова застенчиво улыбнулся.
– Послушай, а что насчет голоса этого мужчины? – спросил Сергей. – Если ты так хорошо слышишь, то, может быть, различил какие-нибудь особенности?
– Особенности… – Артем задумался. – Он медленно говорил. Но мне показалось это нормальным, потому что жарко было очень, в такую погоду все становятся медленными. Да, правильно, медленно и как будто с трудом, вот, знаете, словно у него язык распух и плохо во рту поворачивается. Я, наверное, поэтому и решил, что он старый уже. А он
