д’эссайн. Самым большим шоком для меня стали даже не сцены разрываемых на части беспомощных вампиров, не считалки вроде «раз, два, три, четыре, пять – пришло время умирать», произносимые с невинным лицом, а то, что он сделал с Хозяином.
Я навсегда запомнил искалеченное, но судорожно пытающееся регенерировать существо, прервавшее мою жизнь. Теперь он ни на что не был способен, да и не походил на гордого и самовлюбленного вампира. Смертельно искалеченный, превращенный в кровоточащую мясную отбивную, Хозяин пытался жить, пытался позвать своих птенцов, пытался достучаться до своего Хозяина…
Я прекрасно помню, как Джерайн положил передо мной это… «тело» и сказал:
– Мне может пригодиться хотя бы один «живой» свидетель. Если ты сможешь выпить его, мальчик, то останешься жив, и я о тебе позабочусь. Даю слово. Если же нет… Я буду надеяться, что смогу найти хоть кого-нибудь с лучшей силой воли. Ты уже седьмой, кому я даю подобный шанс. – Он демонстративно загнул последний из семи пальцев палец на своей ладони, собирая их в кулак.
Я смог. Смог собрать всю свою ненависть, всю свою боль, все горе – и все страхи. И вместе они пересилили то подобие верности, которое давали мне узы крови. Я выпил Хозяина до дна – и оторвал ему голову голыми руками, хоть это и заняло несколько долгих и мучительных минут. Д’эссайн, заляпанный своей и чужой кровью, с лицом, похожим на маску, любовался этим и смеялся раскатистым смехом безумца. За это его позже назовут «красной смертью Рэддета». Как и за то, что он сделал с догнавшей его наконец гвардией Хозяина…
Когда подошли имперские войска, остатки бунтовщиков, лишенные командования, сдались. Все прямые участники бунта были казнены. Невинно обращенным поставили ментальные блоки и оставили в покое. Танцевать, пока не кончится мир. Им оставалось уже недолго…
Еще где-то полгода мы с Джерайном провели в городской черте – он расконсервировал лабораторию, меня назначили ответственным за восстановление городской инфраструктуры, то есть на меня повесили столько ответственности, сколько смогли, выделив минимально возможные полномочия. Если бы я не справился, то и заступничество д’эссайна мне бы не помогло – предателей в Империи не любили. Их вообще никто не любит.
Даже этот шанс доказать свою преданность мне дало лишь заступничество Джерайна. Иначе… дворянин, который не только не справился со своей задачей, но и начал действовать против императора, мог умолять лишь о повешении. Эта смерть долгая и несет позор для всего рода, но есть тысячи казней стократ хуже, предназначенных для тех, кто потерял свою честь. Топор не для предателей, даже если разум был подавлен чужой волей и предательство совершило лишь тело.
Свой шанс оправдаться я использовал сполна. Потому и не удивился, когда вскоре после отбытия д’эссайна в столицу (он упорно дожидался восстановления портала, отказываясь воспользоваться прочим транспортом) туда же вызвали и меня.
Я
