загнанность волка, готовность к кривому оскалу. Не представляю, чтобы он когда-нибудь «сделал козу» ребенку – мог напугать до смерти. Да это было и не в его стиле. Хотя примечательно, что со своей футуристически хамской манерой Тараблин работал в детской редакции и писал нежные трагические сказки из жизни насекомых. Крупный прямой нос, крупный рот, непомерные, как на тюремной фотографии, глаза, папиросы «Беломор», отрывистая сиплая речь – к долгому подробному разговору он был неприспособлен. А при этом даже дети (говоря о «козе», я имел в виду только бессознательных младенцев) чувствовали, что этот дядя не укусит и не сделает больно. Иногда он мог достать из кармана завалявшуюся там конфетку и приказать: «Ешь! Вкусно. Сам пробовал». Если и была в его манерах дикость, то городского происхождения: сына цивилизации, цивилизацию ненавидевшего. Такой из беды, может быть, и не выручит, но и в беде не оставит. Добавлю, что именно этот замкнутый, не знающий о нюансах отношений, неспособный выслушать больше двух фраз подряд, малопьющий человек был едва ли не единственным моим другом.
Вскоре показался Тараблин. Он легко перешагнул низкую ограду и направлялся ко мне через газон.
– Присядем на минутку, – сказа он. – Я спешу.
– А мне вот спешить некуда. Надеюсь, правда, застать Варгафтика. Может, отслюнит немного из госбюджета семье?
– Это правильно. И давай без аллегорий. Выкинь из головы этот культурный арсенал. Паруса поднимать, конечно, поздно, но дела всегда есть. Значит, во-первых: никаких лишних телодвижений и трагических признаний. Лагерь есть лагерь. В этом смысле, ничего не изменилось.
– Ну, кое-что все-таки изменилось, – сказал я с печальной едкостью.
Тараблин скривился и выплюнул потухшую папиросу. Потом поднял ее и медленным шагом отнес в урну.
– Всё знаю, и все знают, а тебе еще только предстоит. Не суетись. К Шопену всегда успеешь.
Последние слова относились к автору траурного марша, это я сообразил. Но что мог знать Тараблин и почему это знают все?
– Ты хочешь сказать, что с тобой это… Что ты уже тоже?
– О люди! – вскричал Тараблин. – Одни впадают в патетику, другие начинают мямлить, как девушка после грехопадения. Я – тоже! Ну естественно!
– Почему ничего не сказал?
– А тебе это было нужно?
– Не в отпуск все же в Бургас отправился.
– Кто знает, может быть, и в отпуск, – рявкнул Тараблин. И тут же добавил: – В Бургас было бы сейчас хорошо.
– Слушай, Димка, а ты уверен? Ну, в этом, в диагнозе?
– В диагнозе даже Господь Бог не уверен.
– А с чего ты, собственно, тогда взял, что умер?
– Чудак человек. Кому же это лучше знать, как не мне? И кому бы об этом спрашивать?
– Ты прав. И так всё тихо сделали. От этого можно сойти с ума.
– А в Чечню милиционером не хочешь? – Тараблин нагнулся, пытаясь залезть своим взглядом в мой.
– Сейчас бы выпить.
– Алкоголизм вышел из моды.
