никто не обратил внимания на плюгавого косоглазого человечка в гадчайшей шляпчонке. Танцующей походкой приблизился он к рядам и остановился перед Колькой Урблюдом. На коленях у него нежился базарный кот по имени Дух.
– Кота продаете? – вежливо хихикнув, поинтересовался желто-малиновый.
Не открывая глаз и боясь даже пошевельнуть раскалывающейся с похмелья головой, Колька промычал что-то невразумительное.
– И сколько просите? – не унимался человечек.
– Трояк за штуку, – прохрипел Колька, с трудом разлепив веки.
– Трояк! – восторженно взвизгнул черт.
– Разве это кот? – сказал Урблюд. – Царь.
– И что же вы сделаете с трояком? – осторожно поинтересовался покупатель.
– Похмелюсь. – Колька закрыл глаза и со стоном повторил: – Похмелюсь, екалэманэоколожэпэчешеце. И вся азбука.
– Ну а если не трояк, а, скажем, триста? Тогда какая мечта?
– Загуляю. И буду гулять, пока не пропьюсь.
– Ну а если три тысячи?
– Программа та же. – Колька хмуро посмотрел на покупателя. – Только сколько ж это котов надо – на три-то тысячи? Ловить обживотишься.
– И не надо! – Человечишко широким жестом шлепнул на замызганный прилавок толстенькую пачку денег. – Деньги ваши – звери наши.
И кот, только что таращившийся на малиновый пиджак, моментально куда-то исчез.
Колька внимательно посмотрел на деньги, потом – на человечка. «Где-то я эту рожу видел. Шпион, наверное, – подумал Колька. – Но зачем шпиону русский кот? О Господи!» Он вдруг почувствовал, что пропадает. И пропал. А возник в Красной столовой перед стойкой, за которой восседала Феня, осененная журнальной улыбкой великого воина Албании Скандербега на лице Акакия Хорава, наклеенном на жалобную книгу. Колька положил на мокрую клеенку десятку – и заплакал, не в силах выговорить хоть слово. Феня смахнула толстой ладонью купюру в ящик, поставила перед Урблюдом пивную кружку с водкой и ворчливо спросила:
– Плачешь?
– Плачу, – прошептал Колька. – За все плачу.
Вселение странноватой супружеской четы в дом под флюгерами-всадниками обернулось несчастьем и для молодого человека невзрачной наружности, управлявшего аптекой до прибытия новых хозяев и занимавшего в той же квартире комнатку, больше похожую на чулан.
По какой-то непонятной прихоти для своих любовных упражнений новоселы облюбовали курятник, откуда под несмолкающий аккомпанемент куриного переполоха то и дело доносились кошачьи вопли черноокой. Молодой человек бледнел, краснел, дрожал и упорно пепелил взглядом черного кобеля, привязанного тяжелой цепью к курятнику, что, однако, ничуть не мешало ему разгуливать по двору, волоча за собой мяукающий и кудахчущий сарайчик, и нагло скалиться в ответ на жгучие взоры бывшего хозяина аптеки.
