иностранки сстровитянокъ, не знавшихъ французскаго языка. Она слушала лирическіе гимны писательницы оригинальному африканскому пейзажу, съ его бѣлыми домиками, колючими кактусами, стройными пальмами и вѣковыми маслинами, составлявшими рѣзкій контрастъ гармоническому порядку французскихъ равнинъ. Потомъ донья Эльвира на пальмскихъ вечерахъ горячо защищала писательницу, бѣдную страждущую женщину: теперешняя жизнь ея сводилась больше къ горестямъ и заботамъ сестры милосердія, чѣмъ къ радостямъ любви. Дѣдъ принужденъ былъ вмѣшаться и запретилъ жене дѣлать туда визиты, для прекращенія возникшихъ толковъ.
Вокругъ скандализирующей четы образовалась пустота. Пока дѣти играли съ матерью на полѣ, какъ маленькіе дикари, больной кашлялъ, запершись въ спальнѣ, за окнами, или же высовызался за дверь, отыскивая солнечные лучи. Ночами, въ глухіе часы его посѣщала муза, больная, меланхоличная, и, сидя за роялью, онъ импровизировалъ, среди кашля и стоновъ, свои вещи, полныя горькой страстности.
Владѣлецъ Сона Вентъ, горожанинъ, приказалъ иностранцамъ очистить мѣсто, какъ будто они были цыгане. Піанистъ боленъ чахоткой, и онъ не хочетъ заражать своего имѣнія. Куда отправиться?.. Возвращеніе на родину затруднительно: стояла глубокая зима, и Шопенъ дрожалъ, какъ брошеная птица, при мысли о парижскихъ холодахъ. Негостепріимный островъ, все же, былъ дорогъ благодаря своему нѣжному климату. Вальдемосскій картезіанскій монастырь оказался единственнымъ убѣжищемъ, – зданіе безъ архитектурныхъ красотъ, привлекательное только своею средневѣковою стариной, запертое между горъ, по склонамъ которыхъ сбѣгаютъ сосновыя рощи, предохраняющія, словно завѣсы, отъ солнечнаго зноя плантаціи миндальныхъ деревьевъ и пальмъ; и сквозь вѣтви ихъ глазу видны зеленая равнина и далекое море. To былъ почти разрушенный памятникъ прошлаго, мелодраматическій монастырь, мрачный и таинственный. Въ переходахъ его находили пріютъ бродяги и нищіе. Чтобы войти въ него, нужно было миновать монашеское кладбище; гроба выворочены корнями лѣсныхъ растеній, кости вываливались на землю. Въ лунныя ночи по корридору блуждалъ бѣлый призракъ, душа проклятаго монаха: ожидая часа искупленія, она странствовала по мѣстамъ, гдѣ нагрѣшила.
Туда направлялись бѣглецы, въ непогодный зимній день, застигнутые проливнымъ дождемъ и ураганомъ, по тому самому пути, гдѣ ѣхалъ теперь Фебреръ, но по старой дорогъ, отъ которой сохранилось теперь одно имя. Экипажи каравана двигались, какъ разсказывала Жоржъ Сандъ «однимъ колесомъ на горѣ, другимъ въ руслѣ ручья». Закутавшись въ плащъ, музыкантъ дрожалъ и кашлялъ подъ пологомъ коляски, испытывая мучительные толчки. Въ опасныхъ мѣстахъ этого странствованія романистка шла пѣшкомъ, ведя дѣтей за руки.
Всю зиму прожили въ уединеніи картезіанскаго монастыря. Она, въ бабучахъ (восточныхъ туфляхъ), съ кинжаломъ въ заплетенныхъ на скорую руку волосахъ, усердно занималась стряпней, при содѣйствіи дѣвочки –
