помѣстья, послѣдней опоры дома. Крестьянинъ всѣмъ обязанъ былъ благосклонности рода и теперь, въ трудныя минуты, забывалъ своихъ господъ.
Хаиме продолжалъ жевать, думая о Сонѣ Фебрерѣ. И оно не принадлежало ему, хоть онъ и воабражалъ; себя его владѣльцемъ. Это имѣніе, расположенное въ центре острова – лучшая доля наслѣдія предковъ – онъ заложилъ, и съ минуты на минуту могъ его потерять. Небольшая рента, установленная традиціей, помогала ему единственво выплачивать часть процентгвъ по займу, при чемъ остальныя суммы долга наростали. Оставались aldeshalas, спеціальные взносы, которые, согласно древнимъ м, крестьянинъ долженъ былъ дѣлать. Этими взносами существовали онъ и мадò Антонія, затерянные въ огромномъ домѣ, могущемъ помѣстить подъ своею кровлей цѣлое племя. На Рождествѣ и на Пасхѣ Ханме получалъ пару ягнятъ и дюжину домашней птицы, осенью – двухъ откормленныхъ на убой свиней; а ежемѣсячно яйцы, извсѣтн: ое количество муки и разные фрукты, смотря по сезону. Благодаря aldohalas, часть ихъ потреблялась въ домѣ, часть продавалась служанкой – Хаиме, и мадò Антонія получали возможность жить въ уединенномъ дворцѣ, укрываясь отъ любопытства толпы, какъ потерпѣвшіе кораблекрушеніе на пустынномъ островѣ. Съ каждымъ разомъ размѣры особыхъ приношеній сокращались. Крестьянинъ, съ мужицкимъ эгоизмомъ, избѣгающемъ бѣды, все не. охотнѣе исполнялъ свои обязательства. Онъ зналъ, что владѣлецъ майората не являлея уже истиннымъ. хозяиномъ Сона Фебреръ, и чаето, пріѣзжая въ городъ со своими подарками, онъ крутилъ по дорогѣ и завозилъ ихъ кредиторамъ, страшнымъ людямъ, которыхъ ему хотѣлось умилостивить.
Печально смотрѣлъ Хаиме на служанку, продолжавшую стоять передъ нимъ. Она была когда-то крестьянкой и сохранила мѣстный костюмъ: темную юбку съ двойнымъ рядомъ пуговицъ на рукавахъ, свѣтлую, полосатую кофту, на головѣ платокъ, бѣлую вуаль, прилегавшую къ шеѣ и груди; изъ – подъ вуали выбивалась толстая коса (фальшивая, очень черная), перевязанная въ концѣ широкими бархатными бантиками
– Нужда, мадò Антонія – заговорилъ сеньоръ на томъ же нарѣчіи. – Всѣ бѣгутъ отъ бѣдныхъ, и въ одинъ прекрасный день, если бродяга не принесетъ, что долженъ, намъ останется только съѣсть другъ друга, какъ потерпѣвшимъ кораблекрушеніе.
Старуха улыбнулась: сеньоръ постоянно веселъ. Онъ – живой портретъ своего дѣдушки дона Горасіо, вѣчно серьезнаго, съ лицомъ, внушавшимъ страхъ, но какого шутника!..
– Это должно кончиться, – продолжалъ Хаиме, не обращая вниманія на веселый тонъ служанки. – Это кончится сегодня: я рѣшилъ… Узнай мад о. Теперь же я женюсь.
Служанка набожно скрестила руки, выражая саое изумленіе, и подняла глаза кверху, Святѣйшій Христосъ de la Sangre! Пора… Слѣдовало бы сдѣлать это раньше, и тогда иное получилось бы положеніе. Въ ней проснулось любопытство: съ жадностью крестьянки она спросила:
– Богата?
Утвердительный жестъ сеньора ее не удивилъ. Непремѣнно должна быть богатой. Только женщина
