первая, вторая и третья смены ехали в котлован. И тоже бросались ребята в атаку, но это ребята с отбойными молотками, с вибраторами и лопатами уходили на смену»[72]. Выделенный курсивом рефрен повторяется 9 раз. Риторический оборот «Могут сказать… Не верьте (Неправда)… Могут подтвердить (Они подтвердят, Он подтвердит)» – 4 раза.
Следование парадигме мифических времен составляет залог успеха современных строителей. Миф одухотворяет и наделяет смыслом настоящее, придает современникам силу и стойкость: «Не у одного костра рассказывали в те дни эту историю, похожую на легенду. Говорят, она помогала. Кто ей не верил – тот, говорят, не выдерживал»[73]. Имена погибших первооткрывателей освящают строительство железнодорожной трассы. Имя отца для Володи Стофато составляет «смысл человеческого мужества, от которого он не имел права отступить даже в мелочи»[74]. Образ погибших первооткрывателей становится житийным образцом, эталоном деятельности и целеполагания для современников. Прошлое присутствует в настоящем, обеспечивает преемственность времен и поколений, воплощается в долге сыновей перед отцами.
Природа в очерках об ударных стройках в Сибири враждебна первопроходцам и строителям. С образом природы связан мотив холода. Он развивается с самого начала очерка «Продолжение саянской легенды» (1963), открывающего цикл «Костровые новых городов»: «Искры от костра поднимаются в небо и зажигают звезды. Но звезды не греют. Холодно»[75]. Образы природы наделяются семантикой стихии, хаоса. Тайга в горах – бушующее море: «…зеленое море штормило, и волны (горы, как волны), поднимаясь, одна за другой надвигались на них, на маленький отряд из 14 человек, и пенистые гребни волн (на горах еще лежал снег) скатывались к их ногам»[76]. Тундра в очерке «Пять последних шагов» – пространство чужое и лишенное смысла: «И геологи торопились по этой земле на юг, к Норильску, а затем снова шли в маршруты и снова возвращались, и, пожалуй, никто из них не испытывал к ней любви или привязанности. И не только потому, что она была дикой, – к этому геологи привыкли, а потому, что она казалась бессмысленной»[77]. В неравной схватке с «суровой и сумасшедшей» рекой Казыр в Саянах гибнут изыскатели А.Д. Журавлев и К.А. Стофато. Пурга на Талнахе несколько дней не выпускает комсомольцев с буровой, сравниваемой с судном, которое борется с «бушующим морем» («Володя и Слава»).
Строитель несет в царство стихий порядок, окультуривает пространство, наделяет его смыслом. Образ железной дороги воплощает стабильность: «Рельсы, как знак равенства мужеству строителей, уходили на восток. Там шла борьба за каждый метр и за каждую высоту. Горы постепенно отступали, а позади они не казались уже такими страшными и неприступными»[78]. Но природа препятствует гармонизирующей деятельности человека: «Дороги переплетаются, как вены, на теле земли, и по ним днем и ночью мчатся поезда – это пульсирует
Распутин В. Возвращение… С. 57.
Распутин В. Продолжение саянской легенды… С. 4.
Там же. С. 9.
Распутин В. Продолжение саянской легенды… С. 3.
Распутин В. Золотые костры романтики… С. 27.
Распутин В. Пять последних шагов… С. 74.
Распутин В. Продолжение саянской легенды… С. 17.
