Американец заржал:
– Настоящие. Дам и тебе попробовать, когда сам кончу.
Омерзительное хихиканье белобрысого и осознание неотвратимо приближающейся развязки включило защитный механизм в ее мозгу. Бэт заставила себя расслабиться и вспомнить уроки самообороны. Она больше не сопротивлялась, только тяжело дышала.
– Неужели решила стать хорошей девочкой? – спросил длинный, глядя на нее с подозрением.
Бэт медленно кивнула.
– Отлично. – Он наклонился и задышал ей в лицо. Она еле удержалась, чтобы не скривиться от запаха табака и пивного перегара. – Но если снова закричишь, будет плохо. Поняла?
Она еще раз кивнула.
– Отпусти ее.
Похрюкивая, белобрысый выпустил ее руки и стал выбирать местечко поудобнее, чтобы насладиться зрелищем.
Стопроцентный Американец шарил по ее телу грубыми ладонями, Бэт боролась с тошнотой и пыталась удержать в желудке печенье. Пока длинный занимался ее грудью, она потихоньку расстегнула ему брюки.
Дышать было тяжело, длинный теперь крепко держал ее за горло. Но, когда Бэт погладила его потайное местечко, застонал и ослабил хватку.
Железной рукой она скрутила мошонку, он дернулся, как от удара током, скрючился и получил в нос коленом. Адреналин хлынул в кровь. Она была готова изувечить и второго подонка, но тот лишь стоял в стороне и глазел, разинув рот.
– Чтоб вы сдохли, сволочи!
Бэт кинулась вон из переулка, пытаясь застегнуть разлетавшиеся полы блузки. Не помня себя, добежала до дома. Руки тряслись, ключ не попадал в замок. Добравшись до ванной, Бэт посмотрела на себя в зеркало. По разбитому лицу ручьями текли слезы.
Буч О’Нил патрулировал район, когда в машине включилась рация и он получил новый вызов: потерпевший мужчина, без сознания, но дышит, – в переулке, недалеко от него.
А сколько времени-то? Десять часов; да, веселье начинается. Пятница, вечер, начало июля, у молокососов каникулы. Добро пожаловать на праздник дураков! Этот пацан либо перебрал, либо кто-то вправил ему мозги. Второе вернее.
Нужно напомнить диспетчеру, что Буч работает в убойном отделе и жертвы мордобоя – не его профиль. На нем и так два незакрытых дела – утопленник и жертва наезда, – а начальство вечно норовит еще что-нибудь повесить. Впрочем, лучше уж на работе гореть, чем в квартире киснуть. Никто его дома не ждет, кроме грязной посуды и неубранной постели.
Он включил сирену, нажал педаль газа и подумал: «Let’s hear it for the boys of summer»[1].
Глава 2
Рэт медленно шел по клубу и с ухмылкой смотрел, как завсегдатаи «Скримера» вжимаются в стены, уступая ему дорогу. В воздухе распространялся запах паники и животного страха. Он вдохнул поглубже: знакомый аромат щекотал ноздри.
Быдло, тупое человеческое стадо.
В клубе царил полумрак, но даже слабый свет причинял боль, темные очки не помогали; он закрыл глаза. Зрение было
«Давайте послушаем мальчиков из лета»
