над головой Волкодава, плыли в ту сторону и стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые перья…
– Красота-то какая! – выдохнул Эврих, взобравшись наконец на гребень следом за венном. – До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав!
Зрелище определённо стоило упоминания в только что начатых «Дополнениях». Как-нибудь так: «…на границе же сольвеннской и нарлакской держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший…»
Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться в заплечном мешке. Эврих укоризненно покосился на «варвара», отказываясь понимать, как можно оставаться глухим к чудесам и красотам Божьего мира. Зрелище заснеженных каменных громад должно было, по его мнению, возвышать и очищать душу, сообщая ей мысли о великом и вечном… Если, конечно, оная душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного…
Знать бы тебе, что делается в этих горах, думал между тем Волкодав. Там, дальше к югу, где их называют Самоцветными за драгоценные жилы, выпущенные к самой поверхности по явному недосмотру Богов!… Волкодав, спроси его кто, сказал бы, что хуже гор места на свете быть не могло. И причины для такого суждения у него были самые веские. Он не очень-то рассказывал Эвриху о семилетней вечности, проведённой в каменных недрах, на самой страшной каторге населённого мира. Он вообще рассказывать о себе не любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем…
Учёный аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал:
Снежные пики Земли, озарённые солнца лучами,
Суть отраженья Горы, что воздвигли бессмертные Боги
Славным седалищем Света при самом начале творенья, -
Неба вершины, духовным провидимой оком!
Чтение предназначалось грубому варвару, чей разум Эврих не терял надежду облагородить. Волкодав не собирался ему говорить, что мог бы наизусть продолжить классическую поэму. Он запомнил её там же, на руднике. Её очень любил его напарник, с которым они, прикованные к одному рычагу, крутили в подземелье ворот.
Волкодав стянул кожаные завязки мешка, поднялся на ноги и хмуро буркнул:
– Пошли!
Я – меч. Прославленный кузнец
Меня любовно закалял.
Огонь Творящий – мой Отец.
А Мать – глубокая Земля.
Вспорю кольчугу, как листок,
Чертя свистящую дугу.
Пушинка ляжет на клинок -
И распадётся на лету.
И всё ж не этим я силён.
Иным судьба моя горда:
Я Божьей Правдой наделён
И неподкупностью суда.
Когда исчерпаны слова
И никакой надежды нет
Понять,
