жизни: наливалась соком трава, трудились над цветами пчёлы и бабочки, выходили пастись мало кем пуганные олени. Но вот наступила ночь, и сделалось видно, что эта пёстрая копошащаяся жизнь мимолётна, как огонёк светляка, а истинный лик гор неизменен, вечен и мёртв. Замершие под луной хребты дышали тяжким морозом, и трава была стрелами ломкого серебра. Пройдёт тысяча лет, не останется даже праха от ярких цветов и промчавшегося по ним оленёнка, а горы будут всё так же вздыматься к чёрному, усеянному холодными звёздами небу, и леденеть под луной, и молчать, равнодушные, всезнающие, одинокие…
Рядом с девушкой шевельнулся мягкий белый сугроб, заискрилась, как иней, мохнатая блестящая шерсть. Огромный кот сладко зевнул, показав торчавшие в пасти кинжалы, и ткнулся лбом под локоть хозяйки, еле слышно мурлыча. Его звериная память не сохранила плетёной корзины, в которой горцы-ичендары доставили его через пропасть, именуемую Препоной, и оставили там в подарок одному молодому вельможе, Стражу Северных Врат. Кот смутно помнил лишь очаг и ковры, и человеческий запах, и ласковые сильные руки, подносившие соску с молоком. А потом его, уже начавшего взрослеть, почему-то снова отнесли в горный лес и хлопнули по загривку: беги. Откуда было знать юному зверю, что молодой кунс Винитар, лишившись невесты, не счёл себя вправе владеть знаком благосклонности ичендаров и решил выпустить его на волю?… Кот не понимал, что такое воля, и совсем к ней не стремился. Он хотел есть вкусную пищу, играть кусочками меха и спать у огня, от которого его зачем-то прогнали. Через два дня, голодный и грязный, он наткнулся на человеческий след и бежал по нему во всю прыть, истошно мяукая, пока не догнал свою нынешнюю хозяйку. Теперь всё было хорошо: его снова любили. Он бегал где хотел, охотился и уходил далеко в горы, но всегда возвращался.
«Твоя невеста ещё не достигла возраста зрелости, – передали его прежнему хозяину ичендары. – Её следовало оберегать либо отцу, либо мужу. Почему вышло так, что одна лишь старая нянька, дочь нашего племени, сумела исполнить свой долг перед госпожой? Ты, не сумевший как следует встретить драгоценную гостью, даже не заикайся о её преждевременном возвращении. Жди теперь, когда ей исполнится двадцать один год. Тогда она сама примет решение».
Девушка, которую некогда называли кнесинкой Елень, наследницей стольного Галирада, передвинулась, прижимаясь к тёплому боку, и стала смотреть на запад. Там, очень далеко – невообразимо далеко, как это возможно только в горах, – полыхали отсветы молний. Гром не мог преодолеть расстояния, но зарницы всё-таки долетали. Молчаливые, пепельные, невсамделишные. Словно воспоминания, когда-то яркие, как полуденное солнце, и невероятно дорогие, но с тех пор успевшие поблёкнуть и затуманиться.
Волкодав смотрел на далёкие ледяные вершины, призрачно вспыхивавшие в отсветах молний, и ему хотелось спросить Бога Грозы – как терпишь непотребство, Господь?… Почему не искрошишь Самоцветных гор в мелкие брызги, похоронив навсегда?…
