с кровью, и палач еле-еле успел увернуться, принявшись сыпать ругательствами.
– Подох-таки, – констатировал второй, потыкав висящего костлявым пальцем под ребра. – И сердчишко стало. Интересно, сколько заказчик вычтет?
– Больше трети не верну! – воспротивился Олма, возмущенно выкатив глаза. – Сопрели тут в жаре, покуда возились… Ноги болят, поясница – не мальчик уже! Почитай, с полудня маемся! Да и задание, тоже мне: скажи, мол, куда ездил по весне и зачем. Не люблю я таких заданий, не понимаю. Видать, заказчик и сам человек темный, раз такие вопросы задает. Муторно больно. Вот почтенный Граанек, даром что душегуб известный, у того все просто: куда золото зарыл или, к примеру, камушки какие… Опять же без рескрипта, магистрат узнает – самих нас обдерет, как свиней на мясной праздник. Ох, работка у нас, брат Гефен…
– Да, почтенный Граанек уважаемый клиент, – согласился второй.
– А этот – и сам чужак, черный весь, глаза с зеленью, говорит нехорошо, и нам чужака приволок, – продолжал брюзжать Олма, наливая в оловянную кружку разбавленного вина из висящего бурдючка. – Не ровен час, самого приволокут в пытошную, да только не к нам, а в магистрат, у них там мастера-то поинтересней будут, и инструментец новенький, не то что наш. Ты, брат Гефен, не слыхал, скоро у них там местечко освободится?
– Не слыхал, брат Олма, – Гефен собирал страховидные железяки в сундучок, предварительно ополаскивая их в корытце. – Выживешь кого оттуда, как же. И что главное – старенькие уже все, песок сыплется, а всё работают. Нет, понимаешь, кому помоложе пост уступить, а самому – на отдых, на отдых… Рыбку ловить, внуков качать…
Олма сочувственно покивал. Гефен запихнул сундучок под сколоченный из горбылей лежак, покрытый темными пятнами, потом подвел по балке к телу веревку с петлей и деревянным блоком, и стал прилаживать петлю на шею покойнику. Олма, прихлебывая из кружки, наблюдал за стараниями коллеги.
– Палкою, палкою пособи, – посоветовал он. – Не достанешь.
– Ну что за несчастье, – плакался Гефен, неуклюже подскакивая на цыпочках. – Как жирный и здоровый, так я тащу, как хилый да тщедушный – ты…
– Сам жребий вытянул, – возразил Олма. – К тому же барахло все тебе досталось.
– Ну уж и барахло: тряпки да железки. Всего-то добра, что перстень, да и тот небось в карты сегодня же вечером у меня и вытянешь.
– А ты не ставь.
– А что ж мне еще ставить-то? Э-эх! – Гефен накинул петлю и поволок тело. Где-то наверху хлопнула дверь, Олма насторожился:
– Никак, заказчик идет?
Шаги по извилистой каменной лестнице приближались, распахнулась вторая дверь, в пыточную.
– Добрый вечер, почтенный, – согнулся в поклоне Гефен, не выпуская конец веревки. Олма спрятал кружку с недопитым вином.
Заказчик стоял посередине комнаты, освещаемой тусклыми масляными светильниками. Ноздри его брезгливо дергались – в пыточной стоял плотный запах крови, испражнений, пота и горелого мяса. Олма торопливо дернул за шнурок,
